Бес идет за мной

Слишком поздно. Удар заставил его тело содрогнуться, расходясь болью по членам. Один, еще один… Первый, второй, третий! Стрелы, которые называли одора, изогнутые полумесяцем, с широко расставленными наконечниками, иной раз с заусеницами, чтобы нельзя было их вынуть…

Лендич замер, выпрямился в седле, когда сзади добрался до него Глеб. Был без лошади, двигался бегом, задыхаясь, потому что раньше лендич снес его с коня; теперь же Глеб с размаху воткнул меч в спину врагу, свалил с седла. Воин рухнул словно дуб, выпустил меч, щит упал слева от него. Удивленный, в пене, сивый конь сделал еще пару шагов, оглянулся жалобно, но господин лежал на истоптанной окровавленной траве, глядя в небо мертвым взглядом. Когда Конин ухватил коня за поводья, тот дернул головой, отступил недоверчиво, присел на задние ноги, а парень понял, что, похоже, слишком сильно его держит. Прутки близ узды увеличивали силу натяжения.

Конин успокоил коня и подошел к тому месту, где лежал мертвец. Хунгуры были быстрее; уже клубились около лендича как псы, пока нагайка Альмоса не разогнала их. Остался только Глеб: стоял перед умершим на одном колене, схватив его за одежду под горлом, и дергал туда-сюда.

– Якса! – выдохнул. – Где Якса? Ты его видел? Ему где-то шестнадцать, может, восемнадцать лет. Серые глаза! Рост от отца. Вы его прячете? Говори!

Пнул со злостью деревенеющее тело, бил в лицо кулаком, пинал труп в бок, словно вконец обезумев. Выхватил нож, схватил тело за голову, наверняка хотел отрезать нос или ухо, но его остановил кнут хунгура.

– В сторону, раб! – прокричал Альмос. – Это был великий воин. Лендийский рыцарь. А вы чего таращитесь на меня как овцы, дреговичем трахнутые? Обыскать его! Проверить. У него где-то должен быть говорящий свиток! Не проглотил же он его.

Конин стоял, держа поводья измученного мокрого коня. Смотрел на побежденного, окровавленное тело того, кто в одиночку убил четверых и ранил двух гвардейцев кагана. Видел его бледное лицо, высоко подбритые волосы, когда с него сняли шлем. Сюркотту с серебристой полосой, что вилась будто змея на красном поле. Смотрел на длинный меч с остро заточенным кончиком. Подкованные железом сапоги со шпорами. Смотрел и не понимал.

– Четверых наших! – стонал между тем Альмос. – Каблис, лендийский бес! Как он это сделал?!

– Как обычно. Руками, – проворчал Глеб.

– Вперед!

Они обыскивали тело, расстегивали верхнюю одежду, стягивали кольчугу, сплетенную из мелких колец. Ощупывали швы, дергали холодеющее тело рыцаря. При нем не было ничего, кроме пары денаров и огнива в кошеле, баклаги с квасом, немного ячменя в сумке для коня. Больше – ничего.

В горле Альмоса рождался протяжный крик.

* * *

Вода сковывала льдом кровь в венах, сжимала грудь ледяным обручем зябкого холода. Нет, это не холод донимал, а бунтовало тело, погруженное в ледяную бездну. В омуты чистой прозрачной реки, где виделись колышущиеся ветки, заросли, длинные ленты травы и растрескавшиеся кости змиев – таких старых, погруженных в ил и песок, что они казались стволами вековечных деревьев; некоторые лишь маячили неразличимой зеленоватой белизной.

Он выныривал из омутов долго, шел к поверхности медленно. Вырвался из реки, словно прорвал толстую завесу, глушащую свет и звуки. Мир вдруг ожил, взорвался тысячью красок и звуков. Но среди них самым болезненным оказался посвист нагайки.

– Искать! Ну же, верные, ныряйте! – кричал охрипшим голосом Альмос. – Нынче вы должны как рыбы дышать водой ко славе кагана. Ищите суму с говорящим свитком. Ищите, пока не найдете, а не то я не выпущу вас на берег!

Он лупил нагайкой по головам, по просительно вытянутым рукам хунгуров. Те не были водным народом; с детства в них вкладывали страх перед рекой и разливами, от которых рождались болезни, а любая влага притягивала в жаркие дни вспышки молний, метавшие вниз злых духов – аджемов. Никто падавший пораженным молнией, не мог пройти Древом Жизни с земли к миру духов над головами, чтобы возродиться рядом с Матерью-Небом. Поэтому они неловко ныряли; дыша и воя, погружались в неглубокую воду лишь на миг-другой, боясь входить на глубину.

– Багадыр! – орал кто-то из них. – Помилуй! Милосердием Матери-Земли молю! Утопишь нас, верных рабов кагана!

– Найдите сумку, – кричал Альмос, сопя от усилия. Его маленькие глазки наливались кровью. – Неверные псы, трусы! Вместо того чтобы использовать слова – используйте для работы руки! Ну же! Я не стану кормить вас даром!

И тогда Конин, который едва выставил голову над омутами Тургая, вытянул руку, поднимая мокрую, отекающую водой кожаную суму. Поднял ее, невзирая на то, что может притянуть к себе молнию; словно ему было все равно. Держал так, пока худой неприятный воин не выдернул суму из его руки и не выбросил на берег. Конин выбрался следом: бледный, трясущийся, прикрытый лишь мокрой рубахой.

И присел, склонился перед багадыром Альмосом. Сотник дергал костяные застежки, рвал их нетерпеливо; наконец вытолкнул те из кожаных петлиц, потянулся внутрь, распахивая сумку будто мешок и…