Бес идет за мной

Упал не сразу; не свалился. Скорее – осел: сперва на колени, потом перевесился на бок – так и остался, склоненный. Наконец последняя стрела – коварнее прочих – воткнулась ему в шею. Тогда он упал на бок.

И тотчас рядом спрыгнул с седла быстрый в движениях хунгур с саблей. Удар; бежал к старшему, держа за длинные светлые волосы истекающую кровью голову лендича.

– Вола-а-ам! – раздалось среди пленников.

Молодая девушка, та, в свадебной сорочке, тряслась, плакала, дергалась в путах.

Старший погонщик с трудом спустился с коня, взял голову в руку, пал на колени, а затем поставил ту на темно-серую степную землю. Подгреб под отрубленную шею землю, посадил голову, словно деревце.

– О-о-о-о, Великая Мать-Земля! – кричал. – Удержи его дух для меня! Пусть он служит мне после смерти! Пусть даст пример всем лендичам. Помоги нам! Сорокаголовая Мать-Земля, – говорил распевно, – колотушка бубна, сластоустая жена. Девица с шестью клыками, та, что вознесла горы и наполнила моря. Сойди ко мне, склонись и будь как мать. Удержи для меня его душу!

Покрытые кровавой пеной губы головы шевельнулись. А когда старший поднял ее, набухшую от соков, преображенную, направил к лендичам – уста головы отворились.

– Не-е-е-е убегайте! – прохрипела она. – Не уходи-и-ите. Не убежи-и-ите…

И замолчала, сделалась недвижима, улетел из нее остаток духа.

Невольники слушали и смотрели, испуганные. Без надежды, без понимания, не ожидая ничего от грядущего дня, потому что лучший день их… уже прошел.

Они снова двинулись степью. Медленно, будто у них опустились крылья. Невольники не кричали, не причитали, не пытались сбежать. Шли как ожившие куклы, а тяжесть боли и безнадеги все сильнее придавливала их к земле.

И только один человек ступал ровно, с поднятой головой. Тот, которого называли иноком. Вместо того чтобы глядеть под ноги, он смотрел на Конина. Всматривался в него так пристально, что Ноокор оглянулся и подъехал ближе. В его руке была нагайка.

– Ты не хунгур! – сказал инок глухо. – Да, я тебе говорю, не отворачивайся. Я знаю, что тебе ведом наш язык. Ты не один из них. Приблизься и выслушай меня.

Конин так и поступил; сравнялся, ехал теперь со стременем подле его плеча.

– Тебя кличут Ноокор Конин. Значит – чужак. Но ты свой. Ты зовешься Якса, но они еще не знают об этом. И хорошо, что не знают. А знаешь почему?

Лицо Конина осталось неподвижным.

– Если они узнают тебя, Якса, ты погибнешь в большей боли и страданиях, нежели те, которые из-за тебя причинили Воламу. Тебя разорвут железными крюками и размыкнут лошадьми. Посадят тебя на кол, Якса. Голову же повесят на Древо Жизни, чтобы ты служил кагану после смерти. Да они и молнию призовут с небес, только бы сделать твои муки бо´льшими. О, Якса, я тебя знаю: ты был тогда маленьким, когда я встретил твою мать. Ты нас презираешь, но ты куда более достоин милосердия.

Удар нагайки, перечеркнутое лицо инока, кровь! Конин уже не притворялся, что равнодушно слушает его слова.

– Я Грот из Ивна! – прохрипел невольник. – Ты должен меня помнить, ты был малым, но мы виделись в Дзергони. Можешь бить меня, мучить, жечь, но ты не выбросишь воспоминаний из моей головы. Ты не Ноокор Конин, ты Якса из Дружичей. Ты не их, ты наш. Освободи меня, а я скажу тебе, как избежать смерти, полной боли.

И тогда что-то ударило в голову Конина. Как в тот раз, когда он убивал Бокко в ауле Ульдина. Словно смерть сжала ему голову и стала шептать на ухо приказы, холодные будто лед, войдя в его члены. Он привстал на стременах и принялся бить. Хлестал Грота по голове и рукам, плененным в костяных колодках, но это ничего не меняло.

– Якса… Якса… – стонал инок. Пошатывался от ударов, хоть был сильным и крепким. Все ближе склонялся к земле, остановив движение всех невольников. Конин забылся, раз за разом широко размахивался, окровавленная нагайка свистела в его руке.

И вдруг небо сделало оборот, поднялось и накрыло его сверху плащом синевы и туч. Мать-Земля ударила в спину. Кнут из его руки выдернули с такой силой, что он ничего не смог поделать.

– Альмос! – рычал старший надсмотрщик, а люди его удерживали трясущегося Конина на земле. – Забери своего волчонка! Назначь ему наказание! Я должен довести невольников к кагану, а не убивать их по дороге!

– Проучите его! – приказал Альмос. – Эй, Конин, ты забыл, что должен быть послушным, как пес, покорным, как малый жеребенок, вежливым, как выученный конь! А ты сходишь с ума. И, как ошалевший жеребчик, получишь сейчас награду!

Конин почувствовал удар: один, второй – его тузили кулаками, били; печальный худой хунгур на прощание пнул его в спину с такой силой, что юноша перевернулся на бок. Слышал, как удаляются их голоса.

– Не говорите с этим лендичем, – напомнил старший надсмотрщик. – Это истинный аджем, слуга Каблиса. Он шесть раз бежал из неволи, крушил узы и дыбы. Но подвела его нога. Теперь я веду его на Большой Казан, к самому кагану.

Они оставили Конина, как и пару дней тому назад, чтоб он пришел в себя. К счастью, лендийский конь не убежал с остальными лошадьми, спокойно щипал траву неподалеку.