Бес из бутылки

At such times they would be afraid to go to rest. It was long ere slumber came to them, and if either dozed off, it would be to wake and find the other silently weeping in the dark, or perhaps, to wake alone, the other having fled from the house and the neighbourhood of that bottle, to pace under the bananas in the little garden, or to wander on the beach by moonlight.	В такие минуты страх мешал им лечь в постель, и сон долго не смыкал их глаз, а если случалось, что один из них и задремлет, то, пробудившись, он слышал приглушенный плач, доносившийся из темноты, или же замечал, что остался в одиночестве, ибо каждый из них стремился убежать из дома, подальше от бутылки, предпочитая побродить под бананами в своем маленьком садике или прогуляться по берегу моря при свете луны.
One night it was so when Kokua awoke. Keawe was gone.	Так вот и случилось однажды ночью: Кокуа пробудилась, а Кэаве не было.
She felt in the bed and his place was cold.	Она пошарила подле себя, но его место успело остыть.
Then fear fell upon her, and she sat up in bed.	Ей стало страшно, и она приподнялась и села на ложе.
A little moonshine filtered through the shutters.	В щели между ставнями пробивался слабый свет луны.
The room was bright, and she could spy the bottle on the floor.	Он освещал комнату, и Кокуа различила бутылку, стоявшую на полу.
Outside it blew high, the great trees of the avenue cried aloud, and the fallen leaves rattled in the verandah.	За окнами бушевала непогода, высокие деревья перед домом уныло скрипели под ветром, и опавшие листья шелестели на полу веранды.
In the midst of this Kokua was aware of another sound; whether of a beast or of a man she could scarce tell, but it was as sad as death, and cut her to the soul.	Но в этом шуме ухо Кокуа уловило и другие звуки - жалобные, словно предсмертные, стоны не то человека, не то животного, и они проникли ей в самое сердце.
Softly she arose, set the door ajar, and looked forth in the moonlit yard.	Она тихонько встала, приотворила дверь и выглянула в залитый луной сад.
There, under the bananas, lay Keawe, his mouth in the dust, and as he lay he moaned.	Там, под банановым деревом, уткнувшись лицом в землю, лежал Кэаве, и из груди его вырывались стенания.
It was Kokua's first thought to run forward and console him; her second potently withheld her.	Хотела было Кокуа броситься к мужу и утешить его, но внезапно новая мысль приковала ее к месту.
Keawe had borne himself before his wife like a brave man; it became her little in the hour of weakness to intrude upon his shame.	Кэаве всегда старался быть мужественным в ее глазах, и, значит, не пристало ей в минуту его слабости стать свидетельницей его стыда.
With the thought she drew back into the house.	Эта мысль заставила ее возвратиться в дом.
"Heavens!" she thought, "how careless have I been— how weak!	"Боже праведный! - думала Кокуа. - Как беспечна я была, как ничтожна!
It is he, not I that stands in this eternal peril; it was he, not I, that took the curse upon his soul.	Ведь это ему, а не мне, грозит геенна огненная; ведь это он, а не я, навлек проклятье на свою душу.