Бес порядка

– Я же предпочту считать, что наш маньяк – существо доверчивое, как крольчонок, – отозвался Рэй, с ухмылкой наблюдая, как злобно засверкали при этих словах глаза подружки. Она вот предпочитала считать маньяков совсем другими. Коварными и хитрыми. – И свои дурно пахнущие секретики вываливает в одну мусорку. Как господин Моретти выкидывает всех под пол, в ледник, не отходя от стола.

– И чем это поможет? – нехотя спросила Джейн, сама же видя правоту Рэя. И зачем он снова напомнил про господина Моретти!

– Мы перебираем один кусок этого моря дерьма, прошу прощения, дорогая, а заодно, если повезет, то узнаем нужный нам район с мусорными баками. Даже за ними следить веселее, чем тут.

– А еще я могу посмотреть, какие провалы в графиках Остакуса находятся в том же районе, – задумчиво добавила Джейн. – Человек с мусорным пакетом в руке в общественном транспорте или идущий через несколько улиц вызовет подозрение. Конечно, у него может быть машина…

– Но сначала рассмотрим самый простой вариант, – довольно кивнул Рэй. – В конце концов, у нас с тобой заказан столик…

– Ой, Рэй! – запоздало очнулась Джейн. – Сегодня же твой экзамен. Ты сдал?

– О да, сдал! И вместо того чтобы с другими курсантами дебоширить и нарываться на последнее наказание милой Федоровой, помогаю тебе. Цени!

Джейн засмеялась.

Впрочем, уже через четверть часа ей стало не до смеха.

Морис Мортимерс

В больничной карточке Мориса Мортимерса стояла инвалидность по какому-то зубодробительному для произношения заболеванию, суть которого сводилась не к тому, что у Мориса не было рук или ног, нет. Вся суть была в том, что он имел непреодолимую страсть к накопительству вещей. А еще он не выходил на улицу без лишней необходимости, что в его случае означало три года, пять месяцев и шесть дней. Почти семь уже на самом деле.

В той же больничной карте был приведен тщательно выведенный анамнез заболевания, корни которого уходили в трагедию, произошедшую с Морисом в юности. Он тогда потерял родителей, погибших во время автомобильной аварии. Тогда об этом говорил весь Город и писали все газеты. Обе. Немного их тогда было – Город еще рос.

Морис был совсем юн, но социальная помощь по потере обоих кормильцев, а позже и пенсия по болезни – этого было достаточно, чтобы жить так, как ему нравилось.

– Мы как раз поссорились в тот день с матерью, – начинал обычно Морис, когда его спрашивали о гибели родителей. И пауза. И больше ни слова он не успевал сказать. Ни разу никто не дождался продолжения, извиняясь за толстокожесть, обнимая каменеющего от чужих прикосновений Мориса, уводя разговор в другое русло. Так ни разу и не удалось Морису рассказать эту историю.

Но если бы кто-то, хотя бы врач, взялся выслушать его, что он узнал бы?

«Мы как раз поссорились в тот день с матерью, – начал бы Морис, и продолжил через пару мучительно длинных минут: – Она считала, что старая приставка – это хлам, и ракетка для тенниса тоже: я вроде как никогда не играл в теннис. К тому же на ней ослабела сетка. Мама всегда старалась избавиться от всего лишнего, словно оно мешало ей дышать. Отвратительное чувство, когда даже твоя комната не твоя, и за дверью стоит мама, и ей тяжело дышать, потому что у тебя в шкафу носки свалены в кучу».

Тут Морис остановился бы и снова помолчал, пытаясь вспомнить, как все началось. Да, врачи были уверены, что ужасная трагедия заставила его стать таким, каким он стал. Словно эта авария сломала и в нем что-то, требуя жертвы в виде сотен и сотен вещиц, любовно собираемых в доме. И этому есть объяснение, как есть объяснение всему странному, что случалось в голове у людей. Тогда, в ту ночь, в его доме побывали многие: врачи и соцработники, даже мэр – это было небывалое событие, так что и мэру было не зазорно навестить юнца и предложить свою помощь. Дом был чист и аккуратен. Идеальный дом в идеальном районе. Таким его запомнили люди, таким он остался на фотографиях в архиве. Но это была ложь. Та, которую день за днем создавала его мать, с раннего утра превращая их дом в нечто особенное, такое, чтобы не было стыдно, если кто-то случайно зайдет.

В ту ночь, когда все произошло, Морис не мог отделаться от этой мысли. Когда автомобиль перевернулся и врезался в дерево, думала ли мать о том, что ей не придется стыдиться дома, в котором идеально чисто и аккуратно? Или она сожалела о том времени, что было потрачено впустую? А может, она думала о нем, Морисе? В глубине души Морис надеялся на первое – тогда она хотя бы умерла счастливой. И эта гадкая кощунственная мысль помогала ему первое время. А потом он наконец вздохнул спокойно.