— Больше всего, Олеся, в этом мире я не люблю пи*дунов, лицемеров и курилок-дурилок. Если еще раз почувствую от тебя запах сигарет, дальше отобью губы, поняла меня?! Живешь в моем доме-значит живешь по моим правилам. Я от тебя многого не прошу, точнее вообще ничего не прошу и, если хочешь со мной дружить, забудь о сигаретах.
— Я не… я…
— Я не курю, я только иногда, я только бла бла бла. Не имеет значения сколько раз в неделю ты вдыхаешь эту дрянь. Я не моралист. Мне плевать на алкашей, наркоманов и прочий контингент, живут себе и живут, они меня не трогают, я их. А вот сигареты для меня как красная тряпка для быка. Проблема в том, что наркоман и алкоголик делает плохо себе, а вы дымите на всех и везде. Чувствуешь разницу?
— Я не курю! И даже никогда не пробовала и не держала в руках сигарету! Ненавижу вас! Вы то хороший, то такой… гад психованный! — в очередной раз толкает меня в грудь, но тут видимо сил от расстройства Олесе не хватило, ибо я даже не шелохнулся ни на миллиметр. Забавно, мне в ответ прилетели не самые приятные слова, толчок в грудь, а мне вдруг стало хорошо. Наверное, просто потому что поверил ей, что не курит.
— А почему от тебя тогда несет табаком?
— Наверное, потому что стояла рядом с мужиком, который курил! — зло бросает Олеся, растирая свои ладони.
— Так на хрена ты рядом с ним стояла?
— Потому что у него был щенок! Это ваш сосед из дома напротив, невозможно было пройти мимо такой милоты. И я не замечала, что он курит, я была поглощена собакой. И что я по-вашему должна была сделать? Поссориться с вашим соседом, только потому что он курит? — и тут до меня доходит, эта девчонка самая настоящая ходячая беда. Какой на хрен сосед с щенком?
— Нет, ты дура такая, должна была уйти и не заговаривать с незнакомцами. Охренеть! В доме напротив живет семидесятилетняя карга без единого родственника и щенков там не имеется! У моих соседей вообще нет собак! Поздравляю, дорогая моя, ты нарвалась в лучшем случае либо на жулика, который хотел тебя обчистить, либо на маньячину. Второе более вероятно. Эти любят щенками пользоваться для наивных детей и таких как ты.
— Как это у вас так получается?!
— Что?
— Переводить стрелки на меня! Это вы меня ни за что ударили по рукам, а виновата все равно я. Может я и дура, но вы тоже не лучше. Грубиян!
В очередной раз Олеся отталкивает меня, правда уже в плечо, от чего я ей поддаюсь, наверное, потому что прекрасно осознаю, что сейчас она не скажет мне ничего хорошего, потому что обиделась. И в принципе я ее понимаю. Псих, он и в Африке псих. На фига было бить по рукам, да еще так сильно? Идиот!
Стою и пялюсь на тарелку с драниками, а у самого слюни текут, несмотря на недавний перекус. Вместо того, чтобы дать Олесе побыть одной и успокоиться, я делаю совершенно противоположное. Беру аптечку, вместе со вчерашней купленной мазью, которая, как и предполагалось осталась закрытой, общую тарелку с драниками, и кладу все на поднос. Теперь я еще и бегать за ней буду, и кормить словно ребенка.
Поднимаюсь наверх и, не стуча, захожу в комнату. Олеся никак не реагирует на мой приход. Лежит на кровати, повернутая к стене и, судя по характерным звукам, кажется, плачет. Тьфу ты! На это я не подписывался. Ставлю поднос на кровать и сажусь рядом.
— Заканчивай этот бессмысленный поток, Олеся. Не случилось ничего такого, из-за чего можно было бы лить слезы. За руки прости, я был не прав. Надо было по одной дать, а две это было слишком.
— Вы серьезно?! — всхлипывая поднимается на кровати девчонка, и смотрит на меня огромными заплаканными глазищами.
— Вполне. У меня была цель тебя отучить от этого дела, чтобы ты запомнила. Ты запомнила, как видишь. Я же не знал, что ты не куришь. Но будем считать, что это было тоже тебе уроком-не общаться с незнакомыми дядьками с щенками. И без щенков тоже.
— Тогда, что я с вами тут делаю, дядя?
— Дерзишь? Это хорошо, только ноздри так не расширяй, они у тебя и так немаленькие.
— Знаете что! Вы вообще мужик или кто? Чо вы пристали к моей внешности?! У вас где-то свербит или оскорблениями вы компенсируете ваши недостатки?!
— Очень интересно. Ты мне нравишься больше волчонком, а не дохлой плаксивой ланью. А что касается твоей внешности, Олеся, может я что-нибудь этим и компенсирую, но пора бы признать очевидные вещи. Тебе надо поправиться, иначе так и останутся одни глазища и ноздри на лице.
— Если моя морда поправится, то ноздри станут еще больше! — истерически произносит Олеся, вновь ложась на кровать, и прикрывая лицо рукой. Господи, как же тяжело…
— Когда поправишься, лицо станет кругленьким и ноздри будут не заметны, — мать моя, чего я несу?! — Ладно, давай не загадывать на будущее, а исправим то, что можно и нужно сейчас.
Кладу ладонь на Олесину руку, и она тут же вздрагивает, а меня в ответ самого передергивает. Ну как нормальная девушка, да даже подросток может довести до такого состояния свои руки.