Бес противоречий (СИ)

В следующий раз Сокджин приезжает через полгода, за которые Йесо успевает обзавестись местной версией Юнги — Джексоном Вангом — в качестве друга; проработать детские обиды с психологом; признаться самой себе, что чиминовская система порядка, мать твою, удобна. Джин рассказывает последние новости из Сеула и не обходит стороной Чимина:

— Он за четыре месяца в компании отца продвинулся до руководителя проектного отдела.

— Дресс-код «Неделька» он ввел первым делом? — фырчит девушка, звонко цепляя ложкой борта кружки, и машинально сжимает плечи, на всякий случай. В конце концов, всегда есть шанс, что Пак Чимин — современная версия Воландеморта, при упоминании чьего имени обязательно что-нибудь ломается, взрывается, прилетает ментальной пощечиной в одном конкретном случае.

— Это твой новый друг так заточил тебе язык? — будто между делом уточняет Джин, хихикая.

— Друзья — против правил?

— Нет, — пожимает плечами. — Просто интересно.

На этом и заканчивают разговор, расходясь ещё на три месяца. Джин приезжает внезапно и под Рождество, когда у Йесо горит зачёт по английской литературе, а вытатуированная овчарка до болезненного зуда чешет клыки об её лодыжку. Сокджин говорит, что это синдром отмены:

— Твой организм требует соулмейта. Так бывает, когда связь не разорвана окончательно. Скоро ты начнешь ловить и более неприятные симптомы: приливы жара, ломота в костях, мигрени, возможно — галлюцинации, проблемы с сердечным ритмом.

— В жопу, — отмахивается Йесо, скролля вниз страничку с разбором «Утопии» Томаса Мора.

Сокджин цокает языком, почесывая за ухом Сахара и подумав секунду-другую, всё-таки говорит:

— Может, воспользуешься чьей-нибудь помощью?

Йесо замирает с поднесённым к губам карандашом, прислушивается к своим собственным ощущениям: полоса — она же открытая рана от чужого словесного кнута — ширится меж лопаток, кровоточит красным с желчью и пузырит химическими ожогами кожу. Прошлое, что прочно засело образом чучела Дровосека в несчастной каморке и звуком хлесткой пощечины, болезненно наслаивается на отвратительную в своей сути тоску по Чимину, на вязкую и прелую картинку, простигосподи, соития с кем-то. Вся шелуха из самоконтроля, самодостотаточности, самообмана и другие «само-» по списку облетает, как с зайца шёрстка по осени — и болит, кажется, каждый сантиметр, каждая клеточка внутри. Тронь — и плоть будет отслаиваться лоскутами, и завоняет подгоревшим мясом.

Она знает, что Сокджин знает о её прошлом-настоящем-будущем и от этого только хуже, больше хочется ударить его лицом об дверной косяк, потом ухватиться за пряди волос и пересчитать его носом все книги в доме. Одна проблема — потом придется заново их расставлять, а она только утрамбовала их по году издания, алфавиту и жанрам.

— Второе условие, помнишь? — резко, прерывистым выдохом.

— В жопу условие? — парирует с улыбкой её же словами Сокджин.

— Лучше от инфаркта загнусь, — и возвращается к своей «Утопии», пока у самой кровь в жилах стынет от ужаса, а перед глазами почему-то всполохами отрывки той самой пьяной ночи в постели Чимина с Чимином. Овчарка с удвоенной силой грызет лодыжку, футболка липнет к спине горячим хлопком, внизу живота тугой узел.

Этим же вечером отправляет Сокджина в отель, а себя в клуб, чтобы под равнодушный ко всему ритм заело-твою-музыку-хауса вывести с потом и биологию, и постыдное прошлое, что бродит скисшим вином в ней до сих пор. На заднем фоне страхует Джексон, который спустя пару часов тащит её на своей спине до дома, заботливо укладывая на диван в конце. Горечь на корне языка удерживает слабую связь с реальностью. Йесо неловким движением шарит по карманам и по памяти воспроизводит номер психолога, чтобы записать самый длинный войс в её жизни, в котором две минуты вялой речи и четыре часа урчания Сахара.

— Я хочу домой, у меня нутро всё выворачивается и скулит. Я, кажется, мать вашу, реально хочу домой. Я вам никогда не говорила, но у меня ручки чашек смотрят на север — он был бы доволен. Книжки расставила, по пятницам теперь ношу красное, а в воскресенье черное — ему бы не понравилось, но он бы оценил с точки зрения подхода. Хочу домой, чтобы ткнуть ему это всё в лицо, — хмыкает запись голоса Йесо, но по факту хлюпает соплями вперемешку со слезами.

Утром она позорно разбивает коленку, падая с дивана, ползком добирается до кухни и чувствует — легче не стало. Организм выкручивает похлеще, чем во время героиновой ломки. Не то, чтобы Йесо знала, как протекает ломка, но у неё есть все основания полагать, что примерно вот так. Она осушает бутылку с водой и ковыряет воспоминания прошлой ночи: клуб, выпивка, танцы, выпивка, Джексон, который клянется, что больше никогда с ней никуда не пойдет, собственный диван и неловкое сообщение психологу в пять утра.

— Твою мать, — морщится и кидается к мобильнику, чтобы извиниться, удалить и замять проблему. Меньшее, чего ей сейчас хочется, чтобы Сокджин узнал какой-нибудь её пьяный секрет (будто у неё они ещё остались).