Бес противоречий (СИ)

Чимин взглядом скользит по столику, где в уличном свете бликует упаковка из-под снэков и округлый бок бутылки вина. Если взглянет дальше, наткнется на раскрытые полки шкафов, там стоят кофейные кружки с ромашками и повернутыми ручками, мать её растак, на юг. Каждый предмет в стенах этого бетонного короба крепко держит его за яйца — напоминает, носом тыкает. Грудину прошивает тянущая судорога, в черепе сплошной феечный глиттер: Чимин запрокидывает голову, жмурится до кислотных пятен на веках и заставляет себя забыть, не жалеть, выбросить, при необходимости вырвать из себя Йесо.

“Забыть” получается примерно через неделю с момента её отъезда, когда в университете появляется новый объект всеобщих насмешек — Чхве Миран. Возможно, но это не точно — пойди, попробуй докажи, — руку к этому прикладывает сам Чимин. “Не жалеть” выходит ещё раньше, потому что он в принципе не знаком с этим чувством: ни тогда на благотворительном ужине, ни тем более после ни разу не жалеет о сделанном. С «выбросить» возникают определенные трудности — рука у него не поднимается отправить в контейнер с пометкой «стекло» эти ебучие кружки с единорогами, в форме единорогов, с единорожьим градиентом и прочими сказочными единорогами. Когда стажировка в отцовской компании вскрывает его маниакальное желание контролировать и наводить свой порядок, Чимин скрипит зубами и складывает чашки в коробку, вещи в пакеты, пакеты с коробками на антресоль, — считай, выбросил, — чтобы дышать стало чуточку проще и ему, и окружающим.

“Вырвать” не получается ни через месяц, ни через два, ни через пять. Ближе к Рождеству его клинит конкретно. Он звереет на работе (будто до этого был хоть минуту нормальным), его пробивает на неконтролируемые приступы агрессии, но что хуже, ему снятся сны, где память услужливо воспроизводит Йесо в его постели: поддатая травой, вздернутая эмоциями — раскаленный нерв, чьи края он обводит языком. Нутро рычит — «надо». Логика самозабвенно выставляет средний палец и с усмешкой заключает — «в жопу».

— Вы скучаете по своему соулмейту, господин Пак, — осторожно констатирует факт Эрин, которую он забирает из отдела бухгалтерии, где она тухла в должности «подай-принеси». Тухнуть в той же должности, но рядом с Чимином, не получается при всем желании, а у неё его не было и нет.

— Нет, и вообще не твое, блять, дело, — рычит сердито Чимин.

— Хотите, помогу?

Он судорожно сглатывает несуществующую слюну в сухом рту и роняет себя, согласно кивая. У Эрин мягкая кожа, ловкие руки и горячий рот. Чимину нравится, но настоящего облегчения это не приносит. Среднестатистический перепихон, да, ещё и в таких до омерзения банальных декорациях, способен унять физический голод постольку-поскольку. Душевный — ни разу вообще. Механические движения больше утомляют, сильнее натягивая тоску на жилы Чимина. Эрин отдается процессу вся: подминается под его желания, отзывается на каждое прикосновение и при этом не нарушает порядка на рабочем столе, что невероятно бесит Чимина в тот момент. Минут через пятнадцать бесчувственной с его стороны долбежки, Чимин закрывает глаза и видит её: раскрытые губы, румянец на щеках, неловкие движения бедрами. Он кончает в ту же секунду, как в голове запускается слуховая галлюцинация её полустона.

— Стало легче, господин Пак? — забито, почти испуганно интересуется Эрин, поправляя края строгой юбки.

— Да, — врет, конечно, но процентов на девяносто, потому что тиски, держащие его грудину, со скрипом раскрываются и позволяют камню внутри стукнуться о ребра.

Телефон брякает сообщением, когда дверь за Эрин закрывается, и видя на экране четырехчасовое голосовое, Чимин думает удалить — ему бы никто в жизни не догадался прислать такое. Но то ли палец неловко соскакивает, то ли интуитивно чувствует свое, он жмет на плей:

— Я хочу домой, — тиски захлопываются с такой силой, что камень, который заменяет ему сердце, позорно раскалывается и крошится, осыпаясь пылью на идеально отполированные ботинки. Он уговаривает себя, давит на логику, что его ещё не отпустило, он просто хочет своего соулмейта, потому что природа та ещё сука. Но: — …у меня ручки чашек смотрят на север.

Чимин не выдерживает: анекдотическая, несуразная ревность к себе, к другому себе, который у неё прячется среди кружек и черных воскресений, (блятьблятьблять) гнездится роем шершней в области солнечного сплетения. Сознание отслеживает доминирующую эмоцию, в основе которой собственничество; открывает доселе неизвестные шлюзы, из которых хлещет дикая, необузданная похоть пополам со слюнявой привязанностью к своему человеку — соулмейту. Зашоренное сознание загоняет его в ловушку: «Как теперь будешь жить, Пак Чимин? Забывать, не жалеть, выбрасывать и вырывать с корнем не сработало»; загоняет в тюрьму, где прутья — тонкие и холодные пальцы Йесо.