Бес противоречий (СИ)

Холодные капли пота стачивают кожу на хребте в позорном рефлексе, реакция на запрещенное имя одна — ужас. Это потом уже Йесо догоняется яростью, отчаянием и тупой… тоской? Только сейчас она больше злится на Сокджина: кому ещё он растрепал грязные подробности её личной жизни? какой ещё ярлык на неё повесили в связи с новыми подробностями?

— Знаешь, — тянет гласные Рюджин, — я хоть и считаю СОУЛ прогнившей системой, но я понимаю и поддерживаю саму суть соулмейтов. Это не всегда про совпадение, всепонимание, любовь до гроба и розовые сердечки в воздухе. Иногда это тяжело, но чаще всего именно “тяжело” может по итогу сделать тебя если не счастливой, то спокойной.

— Это не тяжело, — пожимает плечами Йесо, решая, что прямо сейчас можно больше не притворяться. — Да, после долгой работы над собой я иногда разрешаю себе подумать о том, что мы могли бы стать нормальной парой, а потом накатывают воспоминания, и я просыпаюсь.

— А ты не просыпайся, — с теплой улыбкой. — Что бы тебе не сделал Чимин, это всё равно будет лучше того, что сделал со мной Хосок или того, что может сделать с тобой Сокджин, — и в ответ на немой вопрос Рюджин задирает футболку и поворачивается спиной, которая сплошь усыпана щербатыми ожогами разных размеров. Она ловко поправляет края одежды, чтобы резво продолжить, как ни в чем не бывало:

— Хосок наследник, как Чимин и Сокджин, но другой стороны бизнеса — мафии. Моя семья вторая по важности в клане, но так уж вышло, что мой отец превратился в стукача и об этом узнали. Узнал Хосок, а в качестве награды его отец разрешил придумать наказание для предателя, и Хосок придумал: изуродовать детей на глазах у родителей. Они били меня розгами, жгли спину окурками. Я думаю, они не остановились бы, пока не убили, но СОУЛ прислал Хосоку сообщение.

Её почти тошнит, как человека, который переел за ужином. Где-то на границе восприятия слышится тикающий звук механических часов, Йесо под этот равномерный аккомпанемент глубже скатывается в эмоциональное болото.

— И ты?.. — воздуха, слов, чувств не хватает, чтобы закончить вопрос, ответ на который она уже знает, и он её пугает.

— Да, я выбрала не просыпаться. Потому что иначе мне придется столкнуться с другим выбором: жить с человеком, по чьей воле меня изуродовали и вырезали мою семью, или выйти в окно, чтобы размазаться по асфальту.

— Но…

— Он меня любит, — объясняет Рюджин, но для Йесо этого по очевидным причинам недостаточно. — Да, не сразу. Да, было сложно. Он забыл о сделанном моей семьей и принял в свою, хотя для мафиозного клана, где традиции это основа основ, сделать такое — реальный подвиг. Он вымаливает прощение каждый день, целуя по шраму за раз. Он держит своего внутреннего монстра на поводке на заднем дворе нашего дома, который построил специально для меня, и не позволяет мне даже краем глаза увидеть его снова. А я просто не просыпаюсь.

Йесо испытывает обреченную гадливость, от забивающей поры мерзости и непрошеной шоковой терапии её снова и снова перетряхивает, а в без ножа вспоротом брюхе всё слипается в единый желчный пузырь.

— Жаль. Очень жаль.

Рюджин жаль. Себя жаль.

Йесо понимает, что Рюджин запрещает себе сталкиваться с тем, с чем не справляется, выбирая каждый день просыпаться в объятиях своего соулмейта — она по-своему спит. Рюджин — кот Шредингера в мире соулмейтов: она вроде и не смирилась, а вроде и не борется, зависит от точки зрения. Только вот Йесо всё равно выбирает проснуться. Просто укладывает очередной-новый кошмарный сон на полку рядом с такими же. А через минуту Сокджин насильно запихивает ей в глотку ещё один:

— Тебе придется вернуться к Чимину.

Примитивное вскрытие сущности Йесо обнажает не только сношенный до дыр нутряк, но и их с Чимином штопаную связь, которую, оказывается, невозможно разрушить. Сколько бы оборотов не совершала судьба, их, очевидно, всегда будет полоскать, выжимать и переплетать в тугое макраме.

***

Чимин понимает, что фиксация на Йесо — губительная обсессия, перетекающая в одержимость, которая затягивает его в тотальную, сладкую амнезию (ни тебе её закидонов, ни тебе его закидонов, ни тебе кофейных чашек) и превращает его в какую-то рудиментарную личность. Недопустимо. Унизительно. На этот раз у него хватит кишок и нервов избавить их друг от друга окончательно. Только вот:

— Мы приедем к вам завтра на ужин, — говорит отец в телефонную трубку. — Пока Йесо в городе, надо повидаться с невесткой.

Он на говно изойдет, но выжмет всё живое, соулмейтовское, сиропно-елейное. Выжмет то самое эфемерное чувство, что скребет его сердечную чакру уже полтора года, будто наждачной бумагой. И ладно бы только грудину, так нет же - скребет то самое место, откуда даже самыми мощными челюстями не выгрызешь. Он обязательно, по рисовому зернышку, но выскребет Йесо из себя и выбросит коробку с радужными чашками в виде единорогов.

— Приезжайте часов в девять, отец, — сбрасывает вызов Чимин, чтобы тут же набрать новый.