Йесо ногтями ковыряет кожу на его шее, мнет идеально выглаженную рубашку и скидывает фиолетовый пиджак на пол. Чимин чувствует, как её подсознательно всё ещё колотит от страха, как она сама себя же загоняет в клетку с шипами внутрь, и решает помочь: лучше сейчас он окунет её в мазут страхов, с соулмейтом всё равно будет проще, как лопнуть нарыв, под которым зеленый и густой гной.
Он сгребает её руки и заламывает прямо на столе. Ладонь опускает на спину, принуждая грудью упереться в деревянную поверхность, оглаживает частокол позвонков, наслаждаясь цветовой гармонией: фиолетовый бархат платья и его фиолетовый костюм в ржавом свете рассвета. Чимин добирается до затылка, замирает на секунду и опускается торсом на беззащитное тело под ним, придавливая весом, жилистые ноги, затянутые в брюки, насильно разводят чужие колени в стороны, раскрывая Йесо для него:
— Мы не будем спешить, — тихо на ухо, выдохом через нос, и короткий кивок в ответ.
Чимин гладит её плечи, стаскивая до локтей края платья, губами оставляет горячий влажный след на спине. Запах её тела льется в его ноздри, забивается тяжелыми нотами кардамона и сладкого граната. Чимина основательно рвет на куски. Йесо хочется резко, до больных вскриков, без прелюдий — он слишком долго ждал. Мнет пальцами кожу, пальпирует ребра, забирается под бархат, оглаживая живот и кусает в загривок резко, заставляя её издать звук.
— Я где-то читал, — Чимин заполошно дышит в ямочки на девичьей пояснице, — что клин клином выбивают, — он предупреждает, цепляя подол платья и поднимая его выше, чтобы смять в ладони ягодицу до красных отпечатков. — Так что плачь, кусайся, кричи…очищайся, Йесо-я.
Отодвигает край белья, давя в себе вскрик — фиолетовое кружево опускает забрало и давит на язык, чтобы, наконец, с чистой совестью назвать её хорошей девочкой. Чимин едва контролирует силу, надавливая на клитор, и видит, как дергает тело, отзывается непроизвольно на незнакомые ощущения. Он пальцами другой руки путается в её волосах, скользит вдоль скулы и заползает в горячий рот. Йесо кусает фаланги до глубоких следов, стонет, гнется, всхлипывает, топает ногой по полу, но всё равно вылизывает подушечки, втягивает их, сосет, позорно прикрывая глаза. Она не знает, что надо делать, действует подсознательно и через силу, огибая свои страхи.
Чимин дышит рвано и тяжело, ему каждое прикосновение пахом к её бедрам отдается электрическим током. Балансировка на острие ножа, где одна граница — «разрушить имеющиеся триггеры», а вторая — «наворотить новых», выносит его за скобки реальности.
Сглатывает вязкую слюну и входит смоченными пальцами в Йесо. Мягко, аккуратно, но с нужным градусом напора, чтобы создать правильный эффект силы и эмоций. Он двигается в ней неровно, прислушиваясь к реакции. Йесо скребет пальцами дерево, бьется тазовыми косточками об край столешницы, желая сбежать, а после сама же насаживается, помогая Чимину, и всё время стонет. Сначала жалостливо, почти умоляюще, потом густым и утробным стоном, а под конец и вовсе переходит на предоргазменный хрип. Чимин считывает ещё не сокращение мышц, его преддверие, на анемичном профиле лица. Сковывает пальцами свободной руки её талию, тянет на себя, выгибая руку под неестественным углом, чтобы в пик чужого оргазма упереться членом меж раскрытых и влажных бедер.
Йесо позволяет ему поймать удивление в своих глазах, проступившее в тот миг. Мгновение схлопывается на её развязном стоне. Чимин отпускает её только лишь для того, чтобы развернуть и усадить на стол, заглянуть в лицо полноценно. Черты заострились, стремительно и необратимо, он позволяет себе ухмыльнуться уголками губ и процедить сквозь зубы:
— Теперь я хочу видеть всё.
Руки опережают мысли: он задирает платье до живота, целует грудь, кусает соски, отпечатывает фиолетовым следы пальцев на белой коже. Йесо обжигает дыханием шею, скрещивает ноги у него на пояснице и дышит хрипло, выдергивая пуговицы из рубашки. Царапает ногтями его торс и требует большей близости. Происходящее напоминает гонку, где Йесо отчаянно желает поскорее догнаться, получить заветное облегчение от связи с соулмейтом и перетерпеть ужасы, застрявшие отсыревшей костью в черепушке, а Чимин…Чимин хочет контролировать, выдавая облегчение дозировано и на своих условиях.
Они целуется пошло, развязно, постоянно трогают друг друга, разрывая фиолетовую ткань своей одежды на лоскуты. Чимин бренчит пряжкой от ремня, расстегивая молнию на брюках, дергает ручку кухонного ящичка и тащит из упаковки презерватив (ну хоть какая-то польза в его маниакальном стремление упорядочить всё).
— Сама, — тяжелым голосом, не терпящим возражений, говорит Чимин, вкладывая в руку блестящий квадратик.