Бес противоречий (СИ)

Йесо появляется на пороге его — когда-то их — квартиры за три часа до обозначенного времени и получает естественное «переоденься» вместо приветствия. Чимин говорит, что её комната всё там же; говорит, что вся одежда на месте; говорит, чтобы она не сказала свое ядовитое «А как же Эрин?», потому что Эрин никогда здесь не было и не будет. Она скрывается за дверью, пока у Чимина внутри прямо под ребрами разворачивается огромное тревожное нечто, и ему ничего не остается, кроме как игнорировать.

Процедура самого ужина — монотонное пережевывание пищи и светская беседа — не вызывает никаких эмоций, кроме легкого раздражения на фоне неадекватного желания одернуть края узкого платья Йесо. Чимин кривится от отвращения всякий раз, когда видит что-либо неупорядоченное, не отсортированное по ящикам; в его внутричерепном мире всё разложено по алфавиту, маркировано наклейками с цветовым кодом для каждой категории, и заставлено так плотно, что для иррациональных вспышек не остается места. Идти на поводу у эмоций, желаний и спонтанно принимать решения — прерогатива Йесо, и её же главная слабость.

— Учитывая ситуацию с Кимами и как у вас с Сокджином затянулись переговоры, а ты, очевидно, проигрываешь ему в условиях, — говорит отец, делая глоток сухого белого, — я решил, что Йесо стоит вернуться в Сеул насовсем.

Она ерзает на стуле, задирая подол темно-фиолетового платья ещё выше, скрещивает ноги от напряжения и откровенно сбивает его с мысли.

Иногда его отец бывает прав до омерзения — он и впрямь проигрывает Сокджину в переговорах. Если составить список того, что пошло по пизде за последний год с лишним из-за того, как его трясет от не-близости со своим соулмейтом, то пунктов выйдет больше, чем в райдере у Билли Айлиш. Думать об этом неприятно. Думать об этом, находясь рядом с такой Йесо, невозможно.

Чимин вминается пальцами в кожу на бедре, ведет ладонью выше до бархата платья, чтобы резко натянуть вниз. Думается чуть легче, только похоть низ живота скребет так, что аж радужку глаз припекает.

— Отец, — продирая горло, — Йесо так долго училась, чтобы грант получить, а ты из-за мелких проблем хочешь её лишить того, к чему она так стремилась? Не думаешь, что это слишком сурово?

Чимину интересно, как сильно Йесо стискивает челюсти, когда думает, что частично обязана своей свободой ему: он бы сунул ей в пасть монету, как мальчишки кладут их на рельсы, дожидаясь, пока проедет поезд и расплющит её в тонкий блинчик.

— Сурово — это ваша война с Сокджином из-за матери. Ссора слишком затянулась и теперь влияет на бизнес, — задумчиво тянет отец и возвращает сыну улыбку.

— Я не виноват, что она и моя мать, а то, что у Сокджина с этим проблемы - не моя вина, — и совсем запоздалая проскальзывает мысль, что этого говорить не стоило. Чимин не берется предсказывать исход лобового столкновения с Йесо, но полагает, что скорее всего теперь её придется отправить куда-нибудь за полярный круг, любоваться где-нибудь на звезды, и чтобы там даже законом было запрещено умирать, потому что в мерзлой земле никто не захочет раскапывать могилы. Хотя бы потому что Чимин не хочет испытывать адовую боль от потери соулмейта, ему с головой хватило этих шести месяцев без, когда свинцовые сердечники заглушали жизненную инерцию и не давали дышать, потому что она не рядом. Страшно представить, что будет, если Йесо умрет.

— Я всё решил, — мужчина хлопает по столу с такой силой, что брякает посуда, а белое сухое расползается неуклюжими кляксами по отполированной поверхности обеденного стола. — Документы из Пекина уже переправлены обратно в Сеульский университет. Закончит учебу тут.

Кулисы опущены. Последний акт разыгран без актёров. Ружье так и не выстреливает, щелкая дулом по чиминовскому носу «ну что, выскреб? выбросил коробки?».

***

Набившийся в кухню полумрак становится рассредоточенным и рыхлым. Чимин клонит голову набок и глядит на примерзшую у окна Йесо, бессловесно разглядывает, поправляя навалившиеся на лоб пряди волос. Он слышит её тусклое «что дальше?» и дистанцируется; её голоса слишком много, на ней всё ещё узкое фиолетовое платье. Чимина накрывает, перемалывает кости и сносит башню (было бы что сносить, алё) от такой невозможной долгожданной близости.

— Дальше? Дальше ты воспользуешься службой доставки, чтобы перевезти вещи, и попросишь своего друга привезти кота, так уж и быть, — ответ Чимина подчеркнуто бесстрашный, как при дурном приходе, лишь бы не ебануть дёгтя и не поддаться панике.

Табачный смог стелется под потолком, вьется призрачным нимбом над черным каре Йесо. Она не церемонится, позволяя своим привычками показывать зубы, и запускает пальцы в чиминовский ливер нутра, щекочет его, дразнит. Он судорожно сглатывает ванильную отдушку сигареты, заталкивает обратно ком, царапающий нёбо и вызывающий тошноту своей пульсацией. Во рту кисло-горько-желчно.