Бес противоречий (СИ)

Йесо кутается в одеяло, мнет хрустящую от чистоты простынь и смотрит на Чимина, склонившегося над ней. Улыбка поворачивается к нему, сотнями трещин бледного профиля вспарывая изможденный косой ромб его лица. У неё сейчас лицо непрофессиональной плакальщицы, которая только что распробовала настоящую горечь. Йесо глотает всплывшие у гланд противоречивые чувства, когда Чимин её обнимает. Вот так — просто, словно всегда это делает. От этого тошнит, от этого по спирали фланируют вниз, на дно, лохмотья измочаленного сознания. Она обмякает в объятиях. Руки у Чимина такие теплые, такие родные, что на секунду кажется, что всё «до» — тупая шутка. Дамба слезных потоков дает трещину.

— Поспи, Йесо-я, — она в ответ давится собственным языком, выпёрхивая одобрительные согласные и закрывает глаза, выбирая не просыпаться. Попробовать пришить к лицу маску, которую больше никогда не придется снимать.

***

Йесо топит лицо в ладонях, в ладонях вода — холодная и шибающая хлором. Она смотрит в зеркало над раковиной, вылизанное до кристального блеска, и там оно. Лицо человека, которого распотрошили и оставили доживать свой век на дне пластикового ведра с прочими такими же кишочками. Ещё пару дней назад ей было бы больно, но сегодня ранним утром она выбирает не просыпаться, как и пять дней до этого.

Она примеряет на себя очередную маску, в этот раз прилежной жены, которая ради спокойствия любимого мужа жертвует своим будущим и карьерой. Натягивает черный свитер с такими же черными джинсами, почти не-дрожащими пальцами ковыряет темно-зеленый чехол, чтобы сменить его на черный. Внизу в коридоре её ждет Чимин в идентичной цветовой гамме, потому что прилежным женам положено быть в унисон любимым мужьям.

— У тебя сегодня встреча с деканом, ты готова? — спрашивает Чимин, помогая надеть ей пальто.

— Да.

— Можем потом пообедать вместе, если хочешь?

— Я, — сглатывает вязкий комок Йесо, натягивая на лицо вежливую улыбку, — хотела пообедать с Юнги. Я давно его не видела, можно?

— Конечно.

И больше они не говорят до самого университета, перед воротами которого Чимин показательно выбегает из машины первым, чтобы открыть ей дверь. Йесо без скрипа челюстями подает ему руку и даже оставляет влажный отпечаток губ на его щеке, потому что всё вокруг должны знать: Мин Йесо — очень прилежная жена в первую очередь, а уже потом шлюха, лесбиянка, ведьма с языкового. Через пару часов в стенах альма-матер она не без тоски отмечает: её родные ярлыки больше не принадлежат ей. Теперь они неподъёмной ношей висят на той, кто их в свое время навесил на неё. Даже это у неё забирают.

— Что нового расскажешь? — спрашивает Юнги, когда им приносят пасту с чернилами каракатицы.

— Я вернулась, — пожимает плечами Йесо, наматывая на вилку спагетти.

— Совсем? А как же десять причин, почему вы с Чимином не можете быть вместе?

Скошенный лоб Йесо морщится, брови задираются, лопатки вздрагивают — не от ощущения сквозняка, когда дверь открывается, а от того, что обезвредив одну гранату и обернувшись, Йесо видит, как на её город летит атомная бомба — она терпит оглушительное поражение сразу после короткого триумфа. Юнги об этом заботливо напоминает.

— Вообще-то, двенадцать, — поправляет друга.

— М?

— Двенадцать причин, — крошит между зубов колечко кальмара. — Он подослал ко мне людей и угрожал — одиннадцать. Пока меня не было, спал со своей секретаршей — двенадцать.

Юнги заказывает бутылку виски.

Они говорят много: о Лондоне, о Джексоне, о Сахаре, о Хосоке с Рюджин, о выборе не просыпаться. Стоя на крыльце ресторана и затягиваясь сигаретой, Йесо понимает: неполную неделю назад она ненавидела Чимина, как и предшествующие полтора года, ненавидела с тех пор, как имела счастье лицезреть его лик. И вот, когда она уже поверила, что мучительные воспоминания мертвы — попустило, отпустило, выжила из себя — она обнаруживает, что не Чимин, а она остается с носом.

Так отчаянно ненавидеть, будучи необратимо привязанной.

Всё чего хочется Йесо, заходя в квартиру — это снова вернуться к ненависти: жалкой, неразбавленной, честной и понятной.

Через пару месяцев Йесо забивает.

Каждое утро смывает контрастной струей пост-сновиденческое наваждение из желания вскрыть чью-нибудь глотку: свою или чиминовскую, не имеет никакого значения; тоскливое и больное до ломоты в костях «не вспоминать, не просыпаться» намазывает тонким слоем на тост, запивает планом на день, чтобы вечером деловито вычеркнуть все выполненные пункты из списка. Йесо упакована в «Мин Йесо версия 2.0»: ручки кофейных чашек в цветовой палитре rgb смотрят на север, джинсы подвернуты ровно на два сантиметра, каждый день равен полагающемуся цвету в одежде, и только шакалий взгляд прячется за стеклами очков.