Бес (СИ)

У меня теперь нет насчет этого монстра ни одной иллюзии. Он сжег в пепел, даже углей не осталось. Я могла лишь размазывать эту грязь по свей душе и понимать, что никогда мне не отмыться от нее. Я знала, какое чудовище я люблю и так же до дикости ненавижу. Гениальная машина для убийства, наделенная невероятным интеллектом, выносливостью, силой, непомерной жестокостью и способностью к регенерации, как дикое животное. Моя мать покалечила и без того больную психику Саши, она раздраконила зверя, превратила его в опасного и вечно жаждущего крови убийцу.

Он не пощадит никого. И я — один из уровней его мести моей матери. Ведь конечная точка будет связана именно с ней. Через меня он хочет причинить максимум боли мадам Ярославской… только он очень сильно ошибается. Моя боль никак не отразится на ней. Ей плевать на меня. Она еще хуже, чем сам Бес. Она — это нечто темное, совершенное по своей формуле зло. Ей плевать, сдохну я или нет, и плевать, как это произойдет. Если моя смерть не затронет ее интересов, разумеется. Никогда не забуду, как она заявила мне, что мой ребенок умер, и беспечно пожала плечами.

— Родишь еще одного от нормального человека… хотя с твоей патологией это вряд ли возможно. — она даже усмехнулась, не переставая при этом зашивать мой живот, — У нелюдя солидное, большое достоинство и он смог тебя обрюхатить. Самец высшей категории, достанет до любого угла матки, — глаза блеснули восхищением, при этом она вытянула нитку и обрезала ее ножницами, — Другой вряд ли сможет, с твоими патологиями ты будешь бесплодной. Все. Жить можно.

— Отдай мне ребенка.

— Не положено. Это не ребенок. Это нежизнеспособный плод.

— Ты не будешь на нем делать опыты. Отдай мне тело, или я перестану держать язык за зубами.

— Да ради Бога. О тебе заботилась, чтоб не изрыдалась. Глаз не видел, сердце не болит.

— Это у тебя нигде и ничего не болит.

С тех пор мы с ней почти не разговаривали. Мне тоже было наплевать, где она и что с ней происходит. Она никогда не была мне матерью… У меня был только Саша. Он был мне и матерью, и отцом, и моим Богом. Я не знала, кому мне молиться, кроме него… только Бог одним щелчком пальцев превратился в Дьявола и пришел опустить меня в чан с кипящим маслом. Саша проварит меня в нем живьем. Он будет с наслаждением окунать меня туда снова и снова, любуясь новыми волдырями и наслаждаясь криками моей агонии до полного уничтожения всего живого во мне.

Но, вопреки всему, противоестественно, необъяснимо… я оживала, и я ненавидела себя именно за это. За то, что меня разорвало от наслаждения, за то, что мысленно отдалась ему еще при первой встрече, за то, что унизительно текла от его прикосновений, от звука его голоса, от его запаха, дыхания… даже от боли, которой он беспощадно убивал меня в тот момент, когда остервенело вбивался в мое тело.

После этой ночи я лежала в своей клетке и смотрела на тусклую лампочку под потолком. Если я еще раз позволю ему себя взять я стану его игрушкой, я подсяду на него, как на кокаин и уже не смогу избавиться от этой зависимости никогда. Второй раз я сломаюсь и этого уже не переживу. Я и так вся разодрана и сшита из лоскутков. Только с виду целая, а внутри покрыта шрамами, трещинами, ранами. Нет у меня сил на новую волну ада, я не смогу пройти через то, что он мне приготовил. Я на грани. Я у самого края. Я должна найти, как выбраться отсюда, и положить всему этому конец.

И решение пришло само собой. Новенький охранник. Молодой. Какой-то зеленый и не особо опытный. На шее цепочка с крестиком, в глазах еще нет матерости и того цинизма с блеском долларов в зрачках. Я выбрала его своей жертвой. Каждое утро и каждый вечер меня выводили из клетки в душевую. По типу той, что была в лаборатории. О, Саша, продумал каждую мелочь. Даже это. Когда мы проходили по коридору, там висел график дежурств. Дни недели мне сообщала Римма. Я легко вычислила, когда МОЙ охранник бывает на сменах. Мне нужно было всего лишь заставить его сделать то, что я хочу, — вытащить меня с острова или помочь мне сдохнуть. Мне вспомнилась пресловутая Миледи и Фельтон… наверное, мне предстояло испытание покруче, но, в отличие от нее, у меня не было живого сына, ради которого стоило жить. У меня больше ничего не было. И мой Фельтон должен был помочь мне покинут это место любым способом, даже мертвой.