Бес (СИ)

И опять его руки, которые успокаивают, ласкают, прячут от боли, от страха и от тоски дикой. Только в них могу укрыться, только в них не так страшно… и в то же время эти руки меня убили когда-то. И поцелуи эти ядовитые и такие все еще желанные. Прижаться к нему до хруста, спрятаться от боли. Ненадолго поверить, что он может ее унять и разделить… потому что я это действительно почувствовала. Как начинает дрожать его большое тело, как участилось дыхание и руки лихорадочно гладят мои волосы, спину. И его боль поглощает мою. Впитывает в себя, растворяет… я такая эгоистка, Саша, я не могу больше жить с этим одна. Подняла к нему лицо и все же прижалась к нему ладонями, поглаживая жесткую щетину.

— Вы были моим раем. Оба… Как ты вернешь? Как вернуть то, что ушло навсегда… под землю. В бездну, в никуда? Только ад нам теперь и остался… только ад.

Прижалась щекой к его груди, прислушиваясь, как бьется его сердце и как хрипло он дышит. Словно в груди у него кузнечные меха.

— Если бы кто-то вернул мне ее, то Ад бы закончился для всех. И для меня, и для тебя. Но так не бывает. Гореть нам вечно в Аду, Саша.

Резко подняла голову и обхватила руками его затылок.

— Только не бросай меня в нем одну. Слышишь?

* * *

Ни хрена бы он не закончился. Твой — да. Если я найду ее. У тебя есть на это мизерный, но шанс. А вот мне, мне там места нет рядом с тобой. Потому что, если это правда… и в висках громогласным набатом, чтобы не смел сомневаться. Не смел своими подозрениями, как грязными руками, пачкать именно эти раны в ней. Те, что, кажется, и в меня сейчас прорастают. Я чувствую их. Каждую. Как плоть под кожей расходится в стороны, обнажая гнилую протухшую суть нашей войны. У меня оставался один шанс закончить ее для Ассоль. Войну, которую сам начала. И только сейчас понял, что проиграл. Тогда, много лет назад проиграл, потеряв гораздо больше, чем думал.

— Не брошу, — все так же тихо, не глядя в ее глаза. Мучительно больно сейчас видеть свое искаженное влажным блеском слез отражение в них. Почему оно еще там? Почему не выдрала оттуда ногтями до сих пор? И почему кажется такой чудовищной и одновременно дает силы эта ее просьба не бросать одну.

Она по-прежнему трясется так, что меня пробивает ответной дрожью. Уткнулся в ее шею, касаясь губами нежной кожи и сильнее прижимая Ассоль к себе. Когда-то я успокаивал ее именно так. Когда-то она именно ко мне приходила за умиротворением.

— Скорее, сдохну, но больше никогда.

Поднимаясь к ее губам, чтобы замереть на мгновение перед тем, как впиться в них требовательно. Да, маленькая моя, я хочу вырвать эту агонию у тебя. Вырвать с корнем, и самому корчиться от нечеловеческой боли. Пусть это ничего не изменит ни для кого из нас.

— Ни за что не брошу свою девочку.

Поднял ладонь кверху, чтобы впиться пальцами в поясницу, вжать стройное тело в себя. Мне нужно почувствовать ее своей. Прямо сейчас. Нужно почувствовать, иначе я свихнусь у нее на глазах.

* * *

Его слова опять больно вскрывают все раны, но эта боль уже другая. Она не пустая, не бессмысленная, не одинокая. Она наша. Моя и его. И ненависть растворяется в ней грязными пятнами, тонет в том чистом, что сохранилось между нами. Он не смотрит мне в глаза, а я смотрю в его и вижу себя там… и это не я нынешняя, это та девочка, которая до безумия его любит и верит во всем. Девочка, которая лучше дала бы изрезать себя на куски, чем поверить, что ее Саша может причинить ей страдания. Саша, которого столько били и ломали из-за нее… Саша, который готов был отдать за нее свою жизнь. Мой Саша.

Его горячие губы на моей шее вызывают ворох мурашек и какую-то болезненную истому, словно он мелкими стежками зашивает мне раны. И это больно… но нет ничего слаще этого понимания. И застонать в голос, когда его рот соприкасается с моим, когда горячее дыхание врывается мне в легкие, и это не те безжалостные укусы, как раньше… это поцелуи, голодные, жадные, больные и невыносимые, но поцелуи, и я льну к нему всем телом, сплетая свой язык с его языком, зарываясь в его волосы, перебирая их, прижимая его к себе еще сильнее. Ощущая, как сквозь боль вспыхивает голодное марево дикого желания почувствовать его всего. Сейчас. Здесь. Когда мы с ним настолько голые, что негде спрятать ни ненависть, ни ложь.

* * *

А дальше только пропасть. Дальше только оголтелое, совершенно животное, безумное желание раствориться в ней и растворить ее в себе самом полностью. Инстинктивно заглушить ту невыносимо пульсирующую рану-боль сильными эмоциями. Заглушить ею. Мной. Нами. Как когда-то в прошлом, когда приходил после очередного сеанса уничтожающих опытов и, словно умалишенный, кидался на ее тело.

Задавить все то, что не являлось нами сейчас. Все то, что до этой секунды убивало методично и с особым циничным удовольствием. Отстранить ее от себя, но только для того, чтобы содрать с плеч вниз свою рубашку, в спешке натянутую на ее тело. Содрать и застонать от прикосновения к ее коже. От вида открывшейся полной груди, которую и не думает прикрывать руками.

— Моя девочка.