Бес (СИ)

Соски ее розовые острые вытягиваются под моим взглядом, и я нервно дергаю ремень на брюках, чтобы ослабить давление в штанах. Возбужденный одной лишь близостью к ней. И к себе ее притянуть, чтобы тут же вверх за ягодицы поднять и впиться зубами в острый манящий сосок. Так, чтобы вскрикнула от неожиданности и боли, и при этом еще сильнее обхватила меня длинными ногами. Играя языком с вытянувшейся темной вершиной груди, все сильнее сдавливать ее ягодицы, не сдерживая стонов, когда она так охренительно трется промежностью о мое тело.

И к кровати шагнуть, чтобы опрокинуть Ассоль на нее на спину, а потом, склонившись над ней на черном шелке простыней, неистово кусать соски, выгнутую шею, ощущая, как дрожат пальцы в потребности сдавливать все сильнее, смять ее всю, под себя смять, телом навалиться своим, чтобы ни единого сантиметра вдали от нее не осталось. Ноги ее, задравшиеся, широко в стороны развел и пальцами по блестящей розовой плоти, осатаневший только от мысли, что могу взять ее так. Могу заставить кричать снова. На этот раз от наслаждения.

* * *

Сдергивает с меня свою рубашку, и меня тут же ведет и трясти начинает от возбуждения мгновенно. С такой силой, что, кажется, вся наша боль трансформировалась в это безумное возбуждение. И его срывающийся голос, слова эти, наши… мои слова. Его девочка. Только его девочка, только с ним не бесчувственная, а вся оголенная, как нерв. И ощутить, как все тело напрягается, как ноет под его взглядом грудь, как твердеют соски в жажде ощутить его ласки, его губы.

Громко застонать, когда подхватил в воздух и сильно прижал к себе, заставляя обхватить торс ногами, тереться голой плотью о змейку ширинки и понимать, что возбуждение уже зашкаливает, а его губы, жадно впивающиеся в соски, его легкие укусы и дразнящий язык заставляют взвиваться от возбуждения и выгибаться в его руках, сжимать его голову, впиваться в нее ногтями, ломая их, не сдерживая всхлипов, похожих на рыдания. И выгнуться на шелковых простынях, тут же распятая им, нагло и порочно раскрытая для его глаз и ласк… как раньше, когда изучал мое тело, когда я еще стыдливо позволяла трогать себя, ощупывать, искать, где больше всего сводит с ума… и краснеть, когда нагло спрашивал, нравится ли мне принимать в себе его палец, а два, а три… или все четыре. И орать от болезненного грязного удовольствия. Так, чтоб потом промежность огнем горела. Мне нравилось отдаваться ему по-всякому, нравилось, когда испробовал на мне все, что только можно испробовать с женщиной. И сейчас я хотела его всего. Везде. Вспомнить каждой клеточкой тела свою принадлежность ему. Подалась вверх, цепляясь за рубашку, жадно срывая ее с него, впиваясь голодным ртом ему в шею, в грудь, царапая его сломанными ногтями и кусая смуглую солоноватую кожу, не скрывая стонов и причмокивая, втягиваю ее в себя, оставляя на ней следы. Схватить его за руку и направить в себя.

— Пальцы твои хочу, — задыхаясь, прямо в его широко открытый рот, — всего тебя хочу, Сашаааааа, — запрокидывая голову и дрожа всем телом в ожидании вторжения.

* * *

Чертыхнулся, ощутив, насколько влажная, насколько готовая она там. Как раньше. Дьявоооол… словно и не было ничего после этого самого "раньше". Словно годы противостояния, ненависти, охоты не стоят ничего. Ровным счетом НИ-ЧЕ-ГО. Потому что самая честная реакция — вот она. Ее не сыграешь. Ее, бл**ь, не придумаешь нарочно. Вот это гребаное ощущение вспыхивающих и обжигающих дотла огоньков на теле. Когда хочется содрать с себя не просто одежду, но и кожу, только чтобы почувствовать, как они сжигают и ее. В одном долбаном пламени одержимости ею. Вечный огонь, который ни хрена ни разрушить, ни потушить не смог. Самая честная реакция — когда хочется умереть только потому что так сладко и крепко сжимает меня изнутри, выгибаясь на постели, как самая талантливая балерина. Когда стонет так громко, подаваясь бедрами навстречу толчкам моих пальцев. Жааадно так смотрит, подняв голову и наблюдая за моей реакцией.

— Сумасшедшая…

Потому что знаю, насколько важно ей сейчас смотреть на меня. Насколько важно видеть, как непроизвольно воздух втянул сквозь зубы, когда закричала, потому что я добавил еще один палец… потому что теперь я вбивал в нее сразу три, наклонившись над ее лицом и следя за тем, как закатывает глаза и шепчет что-то тихо. Пока самого потряхивает с адской силой от желания наконец войти в нее по-настоящему. Почувствовать эти приближающиеся сокращения ее лона членом… почувствовать ее своей по доброй воле. Как в нашей той, прошлой и единственной настоящей жизни.

Большим пальцем все быстрее растирать набухший розовой клитор, то останавливая толчки, чтобы ловить ее тихие стоны, то возобновляя их, делая более требовательными, более злыми. Потому что хочу увидеть. Хочу смотреть, как закричит, как раскроется для меня, растворится окончательно во мне вся.

— Кричи, девочка. Кричи, как умеешь кричать только ты и только для меня.

* * *