Бес в серебряной ловушке

Брезгливо осмотрев рану, шотландец задумался, не стоит ли попросту приложить к ней платок, одеться и отправиться восвояси, а к врачу явиться в более удобный срок. Но тут же вспомнились сурово сдвинутые докторские брови и его сухое «Не будьте дураком, юноша». Годелот порядком сомневался, что от подобной царапины действительно можно умереть, даже если в дело вмешается таинственная «инфекция», но показаться Бениньо дураком было бы как-то обидно. Что ж, подождем еще…

Еще двадцать минут спустя смертельно заскучавший шотландец уже продекламировал мысленно «Битву при Оттёрберне» и принялся за «Шевиотскую погоню», но вскоре убедился, что помнит едва одну строку из пяти. Немного побродив по просторной комнате, он пересмотрел развешанные на стенах жуткие изображения всяких костей и требухи, пронумерованных и надписанных по-латыни. Затем долго глядел в окно, обрамленное фасонными занавесями. После чего несмело подошел к книжным шкафам. В конце концов, доктор сам предлагал ему взять почитать что-нибудь еще. Годелот ничего не станет трогать, только посмотрит.

Это занятие мгновенно увлекло подростка. Бродя вдоль шкафов и читая новые и новые странные имена и интригующие названия вроде «Авиценна. Книга исцеления» или A. Vesalius. De Corpore Humani Fabrica [23], он не переставал поражаться: неужели столько людей пишут книги?

Сам он даже попросту грамотных знакомых имел не так уж много. Его отец читал только по-английски, мать с грехом пополам разбирала строки в молитвеннике, а по-настоящему образованных людей он прежде знавал лишь двоих: графского врача и пастора Альбинони. Поэтому богатство докторской библиотеки потрясало подростка, находившего в стройных рядах книг все новые и новые чудеса.

Боком шагая вдоль полок, Годелот не заметил, как приблизился к стоящему у окна огромному столу, заваленному ворохами бумаг. Стол же не замедлил напомнить о своем присутствии и впился острым углом шотландцу в бедро. От неожиданной резкой боли Годелот дернулся и ткнул локтем в объемистую кипу документов. Те неохотно накренились, будто сомневаясь, а потом, к ужасу подростка, с тяжелым шелестом посыпались на пол, веерами разлетаясь по ковру.

– Черт… ох, черт… – с тоскливым отчаянием бормотал Годелот, силясь удержать разваливающуюся стопу. Неуклюжий олух. Если доктору вздумается вернуться именно в этот миг – лучше без колебаний выброситься в окно, иначе позора не оберешься.

Часть бумаг милосердно удержалась на прежнем месте, и юноша бросился собирать рассыпавшееся. К счастью, документы были аккуратно подшиты за углы и снабжены ярлыками с датами: доктор Бениньо отличался методичностью. Спешно выравнивая топорщащиеся веера бумаг и укладывая все обратно на стол, Годелот молился, чтобы второпях не запутаться или, чего доброго, не сорвать какой-то документ со скрепляющей нити. Вот уже и летние месяцы.

Оставались считаные несколько подшивок. Шотландец подобрал очередную, осторожно перевернул, взялся за края, чтоб свести листы в стопу… и вдруг замер, словно прямо меж лопаток вонзился клинок. Забыв об осторожности, он начал медленно перелистывать документы назад. Быть может, показалось? Мало ли что привидится от разбитой головы.

Нет, ему не показалось. Со слегка измятого листа на него смотрело мастерски нарисованное пером лицо Пеппо. Оно было изображено немногими линиями, но поразительно похоже на оригинал. Те же упрямый подбородок, высокие скулы, прямые брови, шрам на щеке.

Только одна деталь была совсем непохожа. У портрета были чужие глаза. Живые, огненные, невероятно красивые, они вполне зряче, задумчиво и тревожно смотрели с листа, и даже разрез их был слегка другим. Но это все равно был Пеппо. А самое непонятное – эти глаза отчего-то казались знакомыми шотландцу. Будто он уже где-то видел их, более того, видел не раз…

Вздор, этого не может быть. Он просто взволнован, вот и видит повсюду загадки и нелепости. К черту глаза. Важнее другое. Такой похожий портрет мог нарисовать только тот, кто видел Пеппо и хорошо рассмотрел его.

Годелот ощутил, как что-то мелко забилось и зацарапалось внутри. Портрет вшит всего лишь на прошлой неделе. Не означает ли это, часом, что за падуанцем уже давно следят, а он об этом и не подозревает? И откуда этот портрет здесь?

Юноша медленно закрыл подшивку, оглядывая комнату, словно впервые в ней оказался. Неужели даже доктор Бениньо замешан в этой странной истории? Что же, никому, совсем никому нельзя доверять? Даже этому удивительному человеку?

И, будто в ответ, из-за двери послышалась четкая поступь возвращавшегося доктора. Этот звук мигом вернул шотландца в настоящий момент, напомнив, что он стоит посреди ковра на коленях среди оставшихся бумаг, все еще разбросанных. Вскочив с пола и невольно покрываясь холодной испариной, Годелот спешно собрал документы, уложил на стол и метнулся обратно к шкафу.

Вошедший Бениньо был мрачен. Он закрыл дверь и остановился, потирая лоб. Потом поднял на Годелота глаза.