Бес в серебряной ловушке

Слово за словом, не подбирая иносказаний… Паолина говорила, боясь закончить фразу, зная, что наступившая тишина и выражение брезгливости на лице Пеппо тут же смоют ее усталую браваду и обратят ее в мучительный стыд. Но тишина наступила, а в лице юноши не дрогнул ни один мускул.

– Поделом! – коротко отрезал он.

– Кому? – тут же смешалась Паолина, а тетивщик усмехнулся:

– Этой сволочи за его мерзости. А мне – за то, что снова сую нос куда не след. – Он запнулся, колеблясь, говорить ли дальше, но все же продолжил: – Не сердись. Ты права, я не в ладах с церемониями и назойлив без всякого удержу. Но я же не могу просто рассматривать вещи со стороны, как все. Мне приходится обнюхивать и ощупывать их, чтоб понять их суть. – Он примирительно покачал головой. – Я знаю, со мной непросто иметь дело. Лотте еще не так натерпелся. Но у него есть преимущество – он может просто отвесить мне затрещину.

Паолина приглушенно фыркнула, пытаясь не рассмеяться:

– Почему-то на тебя трудно сердиться. Намного чаще я вовсе не знаю, как относиться к твоим чудачествам. – Она сделала паузу, а потом спросила осторожно, словно прикасаясь к перевязанной ране: – Пеппо… прости… а разве твои глаза совсем нельзя вылечить?

Тут же покраснела, запоздало поняв, что наверняка не стоило задавать этот вопрос. Но Пеппо только мягко улыбнулся и спокойно пояснил:

– Вылечить можно то, что хворает, а мои глаза мертвы.

Паолина сглотнула. Отчего-то от безнадежности этих простых слов стало больно, будто от самых безжалостных упреков. Она уже искала какие-то ответные слова, мучительно понимая, что все равно найдет лишь очередную банальность, как вдруг раздался удар колокола, и Пеппо поднялся:

– Вот и время вышло. Мне пора.

Его голос снова звучал чуть отстраненно.

Паолина тоже встала.

– Ты придешь через неделю? – спросила она. И, не успев сдержать этих глупых слов, вновь густо покраснела.

– Да, – коротко ответил тетивщик, – непременно.

– Береги себя, – неловко промолвила девушка.

Пеппо сдержанно поклонился и двинулся прочь по дорожке к арке, ведущей из сада, а Паолина еще долго смотрела ему вслед. «Я знаю, со мной непросто иметь дело». Странно, но на поверку ни с кем и никогда ей еще не было так легко.

* * *

Послушница еще некоторое время стояла на месте, а потом тоже медленно пошла к арке.

Сестра Инес дождалась, пока та скроется за углом церкви, и на дрожащих ногах вышла из-под прикрытия густых барбарисовых веток. Сердце неистово молотило в грудь, холодный пот тек по вискам, пропитывая чепец. Итак, сомнений больше нет. Нечистый перестал скрываться, явив свое лицо открыто и бесстыдно. И первая жертва уже встала под его черные хоругви.

Дрожа, будто в горячке, и задыхающимся шепотом повторяя Символ веры, монахиня поспешила к зданию госпиталя, так и забыв корзину под кустом барбариса.

Глава 30 Мокрые рукава

Рука матери Доротеи пахла ладаном. Сестра Инес, стоя перед настоятельницей на коленях, так крепко сжимала эту руку, словно боялась, что та сейчас ударит ее по губам.

Договорив, монахиня обессиленно перекрестилась и осела на пол, будто выбравшись на берег из зловонного потока бурной и грязной реки.

– Вот и все, матушка, – глухо произнесла она, – он больше не скрывает лица. А ведь я… – Сестра Инес осеклась, сглатывая непочтительное «а ведь я предупреждала». Но настоятельница мягко взяла монахиню за локти:

– Вставай, милая. Тебе надобно успокоиться, ты вся дрожишь.

В ее увещевающем тоне не слышалось и тени потрясения. Мать Доротея будто утешала Инес, пришедшую с известием, что завяло несколько розовых кустов. Монахиня медленно выпрямилась, оправляя велон, и несмело подняла глаза на настоятельницу. Лицо, обезображенное шрамом, было по-прежнему безмятежным.

– Присядь, сестра. – Мать Доротея подтолкнула Инес к скамье у стены и опустилась рядом с ней. – А теперь объясни: отчего ты так предубеждена против Джузеппе, что видишь в слепом мастеровом самого Вельзевула?

Монахиня, все еще прерывисто дышащая, вдруг издала хриплый звук, словно невидимая ладонь охватила ее поперек горла. Несколько секунд она растерянно смотрела на настоятельницу, потом поднесла к губам дрожащую руку и тут же неловко уронила ее на колени. Эти бестолковые движения были бы смешны, если бы в них не сквозил ледяной ужас.

– Матушка. – пролепетала сестра Инес, – матушка, да что же это… Да вы сами посудите. Он убеждал Паолину, что Господь несправедлив, мелочен… Что он тщеславен… Что он может ошибаться… И ведь хуже всего не это. Он говорил со спокойной уверенностью человека, знающего, что он прав. Он приводил аргументы, убеждал… Матушка, на какой-то страшный миг я сама поняла, что готова поверить, хотя знаю Писание не в пример Паолине, для которой это все еще книга легенд. Какие еще вам нужны резоны? Какой нищий мастеровой способен на это? Он – сам нечистый, мать Доротея. И Господь вовремя указал нам на него. Необходимо изгнать его из наших стен и передать в руки экзорциста. А бедняжке Паолине место в монастыре, где…

Но тут настоятельница подняла ладонь, и сестра Инес умолкла.