Бес в серебряной ловушке

Вопль перешел в пронзительный визг, он раздирал горло, воющей картечью разлетаясь в ночи. А Абеле шел вперед. Шел и шел, не слыша, не замечая, не оборачиваясь. Лауро несся следом, увязая в снегу, оскальзываясь и визжа на отчаянной ноте.

Он так и не понял, в какой миг из закипи вьюги вылетела упряжка. Только время прервало свой размеренный бег и, подхватив прозрачный кисейный подол, бестолково закружилось на месте. Абеле споткнулся, оборачиваясь влево и неуклюже вскидывая руки, а Лауро почему-то увидел, как глаза отца расширяются, становясь огромными, заполняя ночную тьму и наливаясь животным ужасом.

Кони были прекрасны. Они вырвались из метели глянцево-серебряным сгустком чистой и могучей силы, накрывая Абеле вихрем снега, холодного звона и невесть откуда взявшейся громовой брани. Отец даже не вскрикнул. Он растворился в этом сияющем, звенящем, грохочущем хаосе, словно в одночасье поглощенный морской волной.

Что было дальше, Лауро запомнил плохо. Помнил лишь, как кони встали, переступая копытами, фыркая и разметывая клубы горячего пара. Как добрел до отца, распростертого на искрящемся снегу тракта. Как прижимал к груди его разбитую голову, чувствуя стекающие по пальцам густые горячие ручейки. Как бессвязно, по-звериному выл, не умея прорвать слезами пудовый камень, застрявший в груди.

С козел соскочил кучер и, отчаянно ругаясь, тоже бросился к убитому. Лауро ничего не слышал. Он раскачивался, стоя на коленях, и все так же монотонно выл.

А потом щелкнула дверца, и из вьюги выступил высокий силуэт. Кто-то сильный, пахнущий дорогим вином и чем-то еще, незнакомым и ароматным, опустился на снег около Лауро и накинул на содрогающиеся плечи ребенка тяжелый меховой плащ. Он что-то приказывал кучеру властным господским тоном, но Лауро не слышал слов, утопая в своем потрясении.

Затем незнакомец встал, поднимая мальчика со снега и увлекая к карете. Лауро не сопротивлялся. Безвольно позволил усадить себя на мягкие пуфы, безропотно разомкнул губы и закашлялся, поперхнувшись вином. Вдруг душащая петля на груди разомкнулась, и мальчика поглотило тяжелое забытье.

* * *

Его звали мессер Доменико. И он был одним из богатейших людей Италии. Очнувшись в его роскошном доме во Флоренции, Лауро поначалу не понимал, зачем он здесь и почему вельможа, затоптавший его отца чванной упряжкой чистокровных лошадей, притащил оборвыша в свой замок.

Но раздумья требовали сил, а их у Лауро не было. И он покорно лежал на чистых простынях, изнуренный долгой горячкой, трепавшей его несколько суток после той страшной ночи. Безучастно взирал на нарядную даму, сидевшую у его постели, и ел с серебряной ложки бульон, которого не пробовал почти два года. Несколько дней спустя силы начали понемногу возвращаться, и Лауро узнал обо всем, что произошло за время его болезни.

Мессер Доменико хмуро сообщил мальчику, что отец его попал под копыта коней из-за вьюги, не позволившей кучеру раньше увидеть пешехода. Но Доменико не собирался уклоняться от ответственности за трагическую случайность. Выяснив личность погибшего, он за свой счет похоронил Абеле рядом с Лилианой. Он знал уже и то, что Абеле не оставил сыну ничего, кроме запущенного дома и долгов.

Вскоре Лауро встал на ноги, и мессер Доменико оповестил его о принятых им решениях. Если мальчик желает, он может вернуться домой, и аристократ даст ему денег на восстановление дома и обзаведение на первых порах. Если же он решит иначе, то мессер Доменико готов принять его на полное содержание до наступления совершеннолетия. Дом он продаст, а деньги Лауро волен поместить в дело или же оставить про запас на будущее.

Сначала мальчик, снедаемый душевной болью, дичился покровителя. Огрызался, обвинял Доменико в своем сиротстве, бормотал, что ему не нужно милостыни, что он уже и так достаточно побирался по соседям и больше ни от кого ничего не хочет, даже если ему суждено пойти по стопам отца и незатейливо подохнуть у обочины. Но мессер Доменико не сердился. Он выслушивал сбивчивые нападки Лауро и терпеливо повторял:

– Не будем сейчас об этом. Подождем, пока ты сможешь думать здраво.

Но пришло время, и мальчик устал цепляться за свои несчастья. Истерзавшись горем и сомнениями, Лауро неожиданно ощутил, что успел привязаться к той самой нарядной даме, что кормила его бульоном. Это была донна Селия, невестка мессера Доменико и жена его брата Джироламо. Она ухаживала за Лауро с той же искренней нежностью, с какой заботилась о собственной годовалой дочурке, и мальчик не устоял перед уже почти забытой материнской лаской.

Честно попытавшись хоть на миг призвать на помощь здравый смысл, Лауро понял, что не сумеет прямо сейчас стать взрослым и одиноким. Он не готов войти в опустевший отчий дом и не найдет сил, чтоб начать жизнь заново, опираясь только на себя. И Лауро принял помощь покровителя, поклявшись себе, что приложит все усилия и никогда не станет ничтожным попрошайкой вроде своего покойного отца.