Бес в серебряной ловушке

– Господин доктор, позвольте спросить: почему вы возитесь со мной? Почему оказываете мне эту честь, хотя я ничем не заслужил ее?

Бениньо спокойно поправил последнюю свечу и сел.

– Ну, это проще простого, Годелот. Я вас использую.

Услышав этот странный ответ, шотландец невольно моргнул:

– О.… Ну, это, по крайней мере, честно…

Врач же расхохотался:

– Друг мой, вы, как многие порядочные люди, отчего-то боитесь самых обычных слов! А меж тем все люди используют друг друга, и это правильно, дело лишь за способом и целью.

Видите ли, Годелот, я уже немолод. Семьи я не нажил, а единственного друга потерял много, очень много лет назад. Но с годами я узнал важную вещь: судьбе не по нраву стяжатели, и однажды она устает лить воду в бездонный колодец.

Я всю жизнь копил знания, не заботясь о том, чтобы с кем-то их разделить. Преподавать медицину мне казалось скучным, по натуре я более ученый, нежели наставник.

И лишь в последнее время я ощутил, что делаю что-то не так. В сущности, все мои знания и умения так и не принесли истинных плодов. Быть может, именно за это меня карает судьба, не позволяя мне открыть путь излечения ее сиятельства.

И тут, будто в ответ на мои раздумья, появляетесь вы. Юный, пытливый, распахнутый для свежего ветра. И потому я использую вас, Годелот. Вы – мой шанс извиниться перед судьбой. И я не стану скрывать: я толкаю вас на нелегкий путь. Ведь книга, которую мы сегодня обсуждали, запрещена законом и успела принести своему автору немало тревог. Так что будьте осторожны.

– А вы, – Годелот подался вперед, – вы не находите неосторожным доверять подобную книгу едва знакомому… хм… деревенщине?

Бениньо лишь усмехнулся:

– Друг мой, я уже не в тех годах, чтобы бояться ареста. А если вы столь умны, как кажетесь, то и не подумаете меня предать, погубив при этом самого себя. Да и никто никогда ничему не научится, если все станут прятаться за шкаф. Так что… я рискнул. А жизнь все расставит по местам.

Годелот помолчал.

– Я не подведу вас, доктор, – сказал он наконец.

– Я и не сомневаюсь, – так же просто отозвался Бениньо.

* * *

Той ночью утомленный Годелот спал без сновидений. С самого утра голова раскалывалась то ли от недавней раны, то ли от переполненности мыслями. Вчерашний разговор с врачом, странные слова об использовании, о примирении с судьбой. Шотландец уже не знал, верно ли он понял доктора и вообще понял ли хоть что-то в круговерти иносказаний, завуалированных похвал и полуиронических наставлений Бениньо.

Совершенно измучившись, Годелот заставил себя отбросить эти бесполезные размышления и сосредоточиться на более насущной задаче: сегодня предстояло передать Пеппо письмо.

Выходя в половине восьмого утра из особняка, он услышал за спиной оклик:

– Мак-Рорк, постой!

Замедляя шаги, шотландец поморщился, но догнавший его Марцино улыбнулся самым дружеским образом:

– Да погоди, я всего пару слов сказать! Прости за вчерашнее! Ей-богу, так приперло – хоть в петлю, а ни у кого ни гроша! Семья у меня в городе, Мак-Рорк. За жилье не плачено, а хозяину-то какое дело? Ему вовремя деньги подавай.

Годелот примирительно покачал головой:

– Вот оно что… Я и не знал, что ты человек семейный. Нашел деньги-то?

– Нашел, – кивнул однополчанин, – командир подсобил, храни его Господи. Ну, бывай, парень. Не держи на меня зла. Побегу, женушку порадую, она со вчера изводится.

Марцино унесся, а Годелот неспешно зашагал своей дорогой, поневоле ощутив легкое удовлетворение: новой войны с соратниками ему вовсе не хотелось, а будничная причина вчерашней выходки однополчанина сразу утихомирила досадный внутренний зуд, словно вынула занозу.

…Солнце входило в зенит, когда Марцино вновь постучался в кабинет полковника, на сей раз с видом самой ретивой исполнительности. Поклонившись, он вытянулся перед Орсо и отчеканил:

– Мой полковник! Задание ваше исполнил в точности и спешу вас успокоить: ничего дурного ва… эм… Мак-Рорк не учинял. Как и собирался, явился к госпиталю. Сначала в церковь вошел, постоял, глаза долу – все чин чином. Потом вышел, да к распятию. Там тоже помолился, подаяние в кружку опустил, а потом – вот чудак – под самый постамент бумажку подсунул.

Орсо усмехнулся:

– А это зачем?

Марцино же простодушно осклабился:

– Так поверье же, мой полковник. Дескать, если о ком очень скорбишь или тревожишься – надобно молитву о нем в каком-то святом месте оставить. Я слыхал, в Святой земле прямо в песок на Голгофе письмеца кладут и кресты нательные в том песке купают – они враз чудотворными делаются. Вот. А потом он крестным знаменьем себя осенил – да и назад пошел. Я вернулся – он уже тут.

Орсо помолчал, а потом кивнул с видом полной удовлетворенности: