Бес в серебряной ловушке

Монах был сух, чопорен и держался слегка брезгливо, словно разговоры о бесстыжих проделках мирян вызывали у него скуку и отвращение.

Сестра Инес, держа спину деревянно-прямо и сжимая губы в жесткую линию, пыталась не поддаться робости, что навевал на нее эмиссар святой инквизиции, но поневоле все равно ощущала легкую дрожь, прикасаясь к страшноватому миру борцов с ересью.

– Итак, сестра, – процедил доминиканец, – в вашем послании указано, что в госпиталь под благовидным предлогом повадился юноша, одержимый Сатаной. Сей юнец богомерзкими увещеваниями пытается соблазнить самую молодую из послушниц и отвратить ее от Господа, а настоятельница закрывает глаза на творящееся беззаконие и даже потворствует ему.

– Именно так! – подтвердила сестра Инес, еще независимее поднимая голову.

Монах покачал головой:

– Сестра, меня коробит, с какой горячностью вы порицаете мать настоятельницу.

Лицо сестры Инес потемнело.

– Мать Доротея мне ближе родной матери. И мне до самой смерти не выплакать этого горя. Но бывает так, что нужно…

– …что нужно не поддаваться панике и воззвать к чувству справедливости! – бесцеремонно перебил доминиканец. – Если в обители Господа сеет свою скверну Лукавый – это вина Лукавого, ему и держать ответ. Я ценю вашу бдительность, сестра Инес, но прошу вас проявить благоразумие. Я специально не обратился к матери Доротее, а предпочел сначала увидеть вас. Скажите, вы, часом, не вспугнули нашего… подозреваемого?

– Нет, – сухо заявила монахиня, – он явится в среду, к восьми утра, как уговорено.

– Прекрасно, – кивнул доминиканец, – я буду здесь к тому же часу. Сделайте милость, не ставьте в известность ни мать Доротею, ни прочих сестер. Не стоит понапрасну рисковать. Я намерен самолично проследить за негодяем и выяснить, действительно ли он столь опасен, или же это обычный смутьян, которому достаточно десятка плетей и нескольких часов в колодках для вразумления.

Сестра Инес хмуро кивнула:

– Как вам будет угодно.

* * *

Три дня Пеппо прожил, будто застряв в дымоходе: задыхаясь и изнывая от бессилия. Он исправно ходил к госпиталю трижды, а то и четырежды в день, но указанный им тайник оставался пуст. Но это была не беда… Годелота могли не отпускать со службы, и Пеппо молился, чтоб это было так. Чтобы друга морили в карцере, ставили на караулы по двенадцать часов, да что угодно, лишь бы он был жив.

…Он едва успел вернуться в тратторию в то воскресенье. Стащив с головы клобук, Пеппо отбросил назад мокрые волосы и принялся стягивать с себя францисканскую рясу, яростно бранясь вполголоса: в пыльной дерюге было невыносимо жарко, а камиза мерзко облепила тело. Но все это мало смущало тетивщика – дело было сделано.

В этот раз подросток постарался учесть ошибки прошлого раза. Тогда он отдал Алонсо готовое письмо, не сообразив, что на месте обстоятельства могут измениться. На сей же раз письмо и грошовую ладанку Пеппо принес к площади распечатанными, запасшись и чернильным прибором. Сминая в пальцах кусочек теплого воска, он с чопорным видом сел у стены и попросил мальчугана лишь разыскать Годелота в толпе и указать, как его найти и где у него карманы.

Ничего из ряда вон выходящего Алонсо не усмотрел, но Пеппо все равно не удержался и наскоро добавил к письму шутливую ремарку. Залепить же свиток воском было делом одной минуты.

Неподвижно стоявший шотландец с букетом пряно пахнувших цветов был нехитрой целью. Пеппо, старательно ковыляя и сутулясь, легко подобрался вплотную. Друг его не разочаровал: он остался тем же простаком, что и раньше, так что подложить ему в карман ладанку оказалось вовсе не трудно. Монашеский маскарад, душный и тяжелый, неожиданно показал и свою лучшую сторону: к рясе многие проявляли подобие уважения, и поэтому на долю Пеппо вышло меньше пинков и толкотни, чем обычно. А особенно подросток жалел, что не увидел лица старьевщика, когда попросил в лавке старый коричневый плащ. Должно быть, тот долго забавлялся тем, как ловко сбыл слепому дуралею рясу…

Почти час Пеппо наслаждался победоносным настроением, когда хлипкая дверь вдруг содрогнулась под тремя громкими ударами и в комнату влетел запыхавшийся Алонсо. Несколько минут он что-то заполошно кудахтал, пытаясь отдышаться, а потом вывалил на приятеля ворох новостей.

Незадолго после ухода Пеппо с площади в соседнем от церкви квартале приключилось ужасное происшествие. Какой-то разбойник напал на молодого служивого, то ли голову тому пробил, то ли зарезал насмерть. Потом поубивал всех прибежавших на крики прохожих и был таков, точно в воду канул. По словам зевак, по мостовой едва ли не ручьем лилась кровь, а телами был усыпан весь переулок.

Но Пеппо не интересовали эти жуткие подробности. Чувствуя, как заломило виски и разом заледенели пальцы, он вцепился в плечи Алонсо:

– Служивый? Насмерть? Ты уверен?!

– Не знаю, Риччо, так лоточницы говорили! – всхлипнул мальчик. – Там такой визг был, шут их разберет.