Бес в серебряной ловушке

…Марцино вздохнул и перехватил ложу мушкета. Тихая ночь была облачной, в переулке стояла почти чернильная тьма, рассеиваемая лишь двумя фонарями у противоположных концов переулка.

Все это чудесно. Только чем ему заняться, чтоб прокормить семью? Он всю жизнь был солдатом и ничего иного не умеет.

Поднялся легкий ветер, и фонарь справа по переулку легкомысленно закачался, то и дело мигая. Близился рассвет, и масло в фонаре было на исходе. Недавно пробило полчетвертого, самая тьма… Фонарь еще немного помигал и погас. Не беда, уже минут через сорок серые мазки зари окаймят крыши, а с лагуны повеет зябким бризом, несущим еле слышный звон якорных цепей.

Справа из темноты послышалась размеренная поступь – Карл обходил особняк. И чего ему неймется? Всего десять минут, как он прошагал мимо, сонно кивнув Марцино и вовсе не выказывая склонности к спешке. Нашел когда вприпрыжку бегать. Шаги приблизились, и часовой лениво проговорил, не поворачивая головы:

– Эй! Капитан Ромоло, что ль, на крыльце сидит, что ты так прытко по кругу носишься?

Карл не ответил, но Марцино не обиделся. Слишком хорошо было на душе, даже извечное его самолюбие, всегда готовое оскорбиться, сейчас сладко дремало в пуховиках недавнего счастья. Шаги меж тем приблизились вплотную, замедляясь, и солдат уже хотел обернуться, чтоб метнуть в зануду-однополчанина какую-нибудь беззлобную колкость. Он уже придумал подходящую остроту и губы тронула усмешка, когда горло вдруг охватила невидимая сильная рука. Тусклый свет фонаря искрой чиркнул по узкому клинку, и Марцино с булькающим хрипом повалился наземь, конвульсивно содрогаясь. Грохнул упавший мушкет, черная лужа расплылась по камням мостовой, а переулок уже был пуст.

Глава 35 Фонарь над бездной

Годелоту снилась какая-то отвратительная тягостная дребедень. Он метался на узкой койке и что-то отрывисто шептал, бессознательно теребя на груди рубашку, словно ему не хватало воздуха. И, когда в дверь раздались два громких удара и команда «Подъем!», шотландец взметнулся с постели, тяжело переводя дыхание и все еще балансируя на хрупкой грани сна и пробуждения.

Встряхнув головой и отерев ладонями влажное лицо, Годелот огляделся. Окно было затянуто непроглядной тьмой. Еще ночь… Почему уже командуют подъем? Но рассуждать солдату не по чинам, и руки уже торопливо расправляли сложенную у койки одежду.

Пять минут спустя, наскоро застегивая верхние пуговицы дублета, шотландец уже несся во внутренний двор на построение. Там клокотал рокот взволнованных голосов: произошло что-то из ряда вон выходящее, и Годелот инстинктивно ощутил, что вести дурны.

Еще десять минут спустя, стоя в строю перед мрачным капитаном Ромоло, шотландец чувствовал, как по спине течет ледяной пот. Полчаса назад рядовой Марцино, несший караул в переулке, был найден прямо у парадной двери особняка с перерезанным горлом. Карл, обходивший периметр и обнаруживший тело, не видел ни души. Клименте на крыше услышал только глухой стук, когда убитый выронил мушкет, но ничего со своего поста не разглядел. Сейчас его допрашивал полковник Орсо. Карл, уже вырвавшийся из командирского кабинета и тоже стоящий в строю, был бледен так, что выделялся в свете факелов неестественным желтым цветом. Губы его были стиснуты прямой узкой чертой, и Годелот подозревал, что они заметно дрожали.

Ромоло же, кратко изложив суть дела, обвел строй тяжелым взглядом.

– Господа, – сухо произнес он, – произошло немыслимое и недопустимое злодеяние. И его нельзя оставить безнаказанным. Я взываю к вашей воинской чести и человеческой порядочности. Ни один, кто может хоть что-то сказать о возможных причинах смерти Никколо Марцино, не вправе молчать. Полковник Орсо готов принять любого из вас в любой час и с любыми сведениями. Погребение состоится завтра после рассвета. Все свободны.

Солдаты расходились молча. Марцино не был здесь ничьим любимцем, но в такие минуты меркнут все недавние склоки. И его внезапная, таинственная, беззвучно подкравшаяся смерть потрясла этих не слишком чувствительных людей. Карл, все еще мертвенно-бледный и комкающий край камзола, обронил, что убитый Марцино улыбался…

Нет, никто не стал бы скрывать, если бы знал что-то важное. Но ни один не мог припомнить, чтобы слышал о врагах Марцино или иных его неурядицах, кроме вечного безденежья. И объяснение тому было самое простое – никто, в сущности, никогда не интересовался сварливым и завистливым однополчанином, его жизнью и заботами. Еще вчера это было правильно и естественно. Но сегодня отдавало едким привкусом вины.