Besame mucho, клуша!

Был рабочий полдень, и Владу надлежало явиться на работу. Но при подъезде к офису депутата ослабевшая от побоев воля водителя дрогнула: появиться в таком виде на глаза Железной Ленке — все что угодно, только не это. В конце концов Влад убедил себя, что просто не имеет на это права. Как сержант запаса, как мужчина и как человек, наконец.

Железная Ленка — она же ядовитая, как кобра. Укус смертелен, если нет антидота.

Антидота у Влада с собой не было, и сержант струхнул. И припарковался недалеко от офиса, чтобы позвонить боссу и выпросить отсрочку своей погибели.

— Василь Василич, я заеду домой, мне переодеться надо.

Босс — нормальный мужик, дай Бог ему здоровья, не возразил, и Влад поехал переодеваться.

Оказавшись дома, Влад Кречет первым делом бросился к зеркалу — рассмотреть подбитый глаз. За то время, что Влад ехал, пострадавший глаз заплыл еще сильнее, причем не один, а прихватив за компанию парный орган и даже нос.

Кречет предпринял отчаянный шаг остановить разрушительный процесс, для чего приложил к веку баночку пива из холодильника.

Терпеливо выждав двадцать минут, Влад снова посмотрелся в зеркало и понял: если он хочет сберечь репутацию, на работе ему делать нечего. Хотя бы несколько дней.

Как порядочный человек, Влад снова позвонил шефу и сказал правду:

— Василь Василич, тут дело такое. Мне одна дура заехала сумкой в глаз.

Крутов прокашлялся.

— Как это?

— Понимаете, я был в редакции, все узнал. Эту тетку, которая за вами следит, звать Мессалина, фамилия Барбат.

— Как-как? — насторожился депутат Крутов.

Только иностранцев ему не хватало. МИ-6? МОССАД? ЦРУ? Федеральная разведслужба Германии? Кому он перешел кривую дорожку?

— Мессалина Барбат. Василь Василич, я пару дней хочу дома побыть, а то чё-то глаз заплыл совсем.

— Пару дней? — без энтузиазма переспросил Крутов.

— Да. Если можно.

— Ну, валяй, — дрогнувшим голосом разрешил Василий. Неизвестно, во что он влип, так что водителя и помощницу лучше отправить в краткосрочный отпуск.

Василий был напряжен, а она даже не насторожилась.

Куда там, лето, вечер, луна, река, столик на двоих, накрытый белоснежной скатеркой, которая в ночном свете флюоресцировала голубым, шампанское, иллюминация вдоль набережной — и Лера поддалась обаянию момента, поверила…

Вопрос сам слетел с языка:

— Васенька, ты любишь меня?

Свет на верхней палубе по их просьбе убрали, остался один фонарик над камбузом, и Лера плохо видела лицо, освещенное отраженной в воде луной, но Крутов как-то странно, подозрительно долго молчал, и в душу ужом вполз страх.

— Лера, мне звонил какой-то человек. — Василий извлек из нагрудного кармана листок. Нет, не листок — гранату с выдернутой чекой, ядерную боеголовку с поврежденной капсулой. — И сообщил некую информацию. Думаю, тебе будет интересно. Вот.

Складка между соболиными бровями Василия стала заметнее, и только тогда до Леры дошло: случилось что-то непоправимое.

— Что это? — Она еще цеплялась за летний вечер, за огни на пирсе и пузырьки шампанского.

— Прочти, — коротко велел Василий, поднося зажигалку к свече.

Буквы запрыгали в неровном пламени, все красоты померкли, как только Валерия добежала глазами до конца строчки: «Ковалевой нужен не ты, а твои акции…»

Надвигающаяся тошнота довершила начатое.

— Это все Галка, — процедила сквозь сжатые зубы Лера и рванула к бортику. Проклятущий кинетоз!

— Значит, правда, — услышала она убитый голос Крутова.

Все последующее Лера помнила плохо: голова кружилась с дьявольской скоростью, огни города то уплывали, то приближались, бор та пароходика раскачивались, как будто они из речки-гнилушки, судоходной только по фарватеру и только летом, выскочили прямиком в открытый океан.

Но даже в этом критическом состоянии Лера поняла: Бочарникова со своими захватническими планами сломала ей жизнь. В том, что звонила Бочарникова, Лера ни секунды не сомневалась.

С приближением к берегу тошнота усилилась. Лера по-собачьи, открыв рот, часто и коротко дышала, чтобы обхитрить организм, а заодно, возможно, и судьбу.

Пароходик пришвартовался, и Лера поняла, что если она сейчас хоть как-то не оправдается, то Василия больше не увидит. Но тут на Леру накатил очередной приступ тошно ты, и все посторонние мысли утонули в вязкой слюне, наполнившей рот.

Да и что она могла сказать? Что недооценила Галку? Ложь — она знала, что Бочарникова ни перед чем не остановится.

Сказать, что она отказалась участвовать в Галкиной афере? Тоже неправда — она не отказалась, хоть и не обещала ничего определенного.

— Я вызову тебе такси, — донесся голос Крутова. Прозвучало как «Я вызову тебе катафалк». Или «Я вызову тебе мусоровозку» — так даже вернее. Катафалк — слишком шикарно для клуши.

Словами уже было не спасти положение. На до было что-то предпринять. Что-то экстраординарное. Но что?! Повиснуть на шее у Василия, броситься на грудь, в ноги, в воду, чтобы спасал, — что? Что нужно сделать, чтобы остановить неумолимо надвигающийся разрыв?

— Василий, я не хотела. — Жалкая попытка жалкой клуши. Лучше бы она вообще промолчала, тогда у нее был бы шанс.