Бесчестье

Спать он ложится рано. Среди ночи его будит взрыв собачьего лая. Особенно неутомимо гавкает один из псов: механически, без перерывов; другие присоединяются к нему, потом затихают, потом, не желая признать поражение, вступают снова.

— Тут у вас каждую ночь так? — утром спрашивает он у Люси.

— К этому привыкаешь. Извини.

Он качает головой.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Он забыл, насколько холодными могут быть зимние утра в нагорьях Восточного Кейпа, и не прихватил с собой необходимой одежды: приходится позаимствовать у Люси свитер.

Засунув руки в карманы, он бродит между цветников. По кентонской дороге проносится невидимый отсюда автомобиль, рев его медлит в спокойном воздухе. Высоко в небе цепочкой пролетают гуси. Куда девать время?

— Не хочешь пойти прогуляться? — спрашивает за его спиной Люси.

Они берут с собой трех собак: двух молодых доберманов — Люси ведет их на поводках — и бульдожью суку, брошенную.

Сука, подняв уши торчком, пытается прогадиться. Ничего у нее не выходит.

— У нее проблемы, — говорит Люси. — Придется лечить.

Сука, свесив язык и поводя глазами из стороны в сторону, как бы от стыда, что за ней наблюдают, продолжает тужиться.

Они сходят с дороги, бредут подлеском, потом редкой сосновой рощей.

— Та девушка, с которой ты связался, — говорит Люси, — это было серьезно?

— Розалинда пересказала тебе нашу историю?

— Не во всех подробностях.

— Она примерно из этих же мест. Из Джорджа. Состояла в одной из групп, в которых я вел занятия. Как студентка — всего лишь сносная, но очень милая. Серьезно? Не знаю. Вот последствия определенно оказались серьезными.

— Но теперь-то все кончено? Или ты еще тоскуешь по ней?

Кончено? Он тоскует?

— Мы больше не поддерживаем отношений, — говорит он.

— Почему она пожаловалась на тебя?

— Этого она мне не сказала, а случая спросить не представилось. Она попала в трудное положение. Был там один молодой человек, не то любовник, не то бывший любовник. Были трудности с учебой. Потом родители ее что-то прослышали и нежданно-негаданно прикатили в Кейптаун. Думаю, напряжение оказалось для нее непосильным.

— А тут еще ты.

— Да, тут еще я. Полагаю, ей было со мной нелегко.

Они доходят до ворот с надписью „САППИ индастриз. Вход строго воспрещен“. Поворачивают назад.

— Ладно, — говорит Люси, — ты своё заплатил. Возможно, оглядываясь назад, она думает о тебе не так уж и плохо. Женщинам присуща редкостная способность прощать.

Наступает молчание. Это что же, Люси, его дитя, вознамерилась объяснить ему, что такое женщины?

— Ты не думал о том, чтобы снова жениться? — спрашивает Люси.

— Ты хочешь сказать, на женщине одних со мной лет? Не гожусь я в мужья, Люси. Ты же видела, знаешь.

— Да, но…

— Что „но“? Но охотиться за детьми дело недостойное?

— Я не об этом. Просто чем дальше, тем тебе будет труднее.

Никогда еще они с Люси не разговаривали о его интимной жизни. Нелегкое, оказывается, дело. Но если не с ней, с кем еще он может поговорить?

— Помнишь, у Блейка? — говорит он. — „Лучше убить дитя в колыбели, чем сдерживать буйные страсти“[19].

— Почему ты мне это цитируешь?

— Задавленные желания могут выглядеть в старике такими же безобразными, как и в юноше.

— И что же?

— От каждой женщины, с которой я был близок, я узнавал о себе нечто новое. В этом смысле они делали меня лучше, чем я был.

— Надеюсь, ты не претендуешь на обратное. На то, чтобы узнававшие тебя молодые женщины становились лучше, чем были.

Он внимательно вглядывается в лицо Люси. Люси улыбается.

— Шутка, не более, — говорит она.

Они возвращаются к гудронной дороге. На повороте к ферме висит красочный указатель, которого он раньше не заметил: „Срезанные цветы. Саговые пальмы“, — и стрелка: „1 км“.

— Саговые пальмы? — говорит он. — Я полагал, ими торговать запрещено.

— Запрещается выкапывать дикорастущие. А я выращиваю их из семян. Я тебе потом покажу.

Они идут дальше; молодые псы, желая освободиться, натягивают поводки, сука, пыхтя, плетется сзади.

— А ты? Это и есть то, чего ты хочешь от жизни? — он машет рукой в сторону огорода и дома с поблескивающей под солнцем крышей.

— Не так уж и мало, — негромко отвечает Люси.

Суббота, базарный день. Люси, как договорились, будит его в пять утра, принеся чашку кофе. Холодно; укутавшись, они идут в огород, где Петрас уже срезает при свете галогеновой лампы цветы.

Он предлагает подменить Петраса, но пальцы его скоро коченеют настолько, что ему становится невмоготу вязать букеты. Вернув бечевку Петрасу, он занимается тем, что обертывает цветы и укладывает их в коробки.

К семи, когда свет утра уже ложится на холмы и начинают просыпаться собаки, работа заканчивается. В комби грузятся коробки с цветами, ящики с картошкой, луком, капустой. Люси садится за руль, Петрас остается дома. Обогреватель в машине не работает; Люси, вглядываясь в запотевшее ветровое стекло, выруливает на ведущую к Грейам-стауну дорогу. Он сидит рядом, жуя приготовленный ею бутерброд. Из носу капает; он надеется, что Люси этого не замечает.