Беседа с папским легатом, диалог с иудеем, и другие сочинения

Император: У разумного, Ксен, и неразумного общий род — живое. Разница же та, что одно неразумное, а другое — разумное. У лиц же, в свою очередь, общее — наделенность разумом, разница же у них — как у Илии, Иеремии и Исаии. Подобно этому также и у всех ваших колен общим является имя «еврей», поскольку все они восходят к Еверу, а собственным каждого — имя его патриарха. Ведь левитами мы называем от Леви, вениамитянами — от Вениамина, иудеем — от Иуды, и других подобным же образом. Так же и ты думаешь или иначе?

Ксен: Именно так и не иначе. Я-то, насколько слышал о своих предках, происхожу из колена Иуды и согласно твоему объяснению, царь, назовусь, пожалуй, иудеем.

Император: Что у вас давно все перепуталось: и точный смысл, и устройство колен, и другое — всякий, думаю, скажет, даже если не скажешь ты. Но прежде ответь мне на мой вопрос.

Давай предположим, что по какой-либо приключившейся надобности ты прибыл в Рим и живешь там. Затем два каких-нибудь твоих единоверца в один прекрасный день попали в такие же обстоятельства и оба пришли в Рим, один — из Испании, другой — с Пелопоннеса, из одного с тобой отечества и рода. Разве, минуя того, что из Испании, ты не подошел бы к соотечественнику и родственнику, расспрашивая его, в порядке ли твои домашние дела, жива ли семья и цело ли имущество?

Ксен: Именно так, и слов нет.

Император: Стало быть, это так, и ты сам согласен, что одного человека из многих по причине родства ты бы так благосклонно и с готовностью принял, и радушно приветствовал, и расспрашивал бы его, а на того, что из Испании, не обратил бы никакого внимания. И ты бы так поступил при том, что это сопряжено было бы с совершенно незначительным убытком или прибытком, — и то лишь в отношении тела, ибо души ничто бы не касалось. Почему же, в конце концов, слыша столь много и от столь многих, что дела Мессии необыкновенны и сверхъестественны, что уверовавшие в Него спасутся и обретут рай, который праотец наш, преступив заповедь, потерял, и что неуверовавшие будут преданы неугасимому огню, ты, будучи к тому же из одного с Христом колена, ибо ты как раз из колена Иуды, не обращаешь на Него никакого внимания, даже не выясняя, так ли обстоит дело, и так жалко блуждаешь вокруг, ничем, за малым исключением, не отличаясь от бессловесных? Хотя, если бы тебе случилось быть вполне одним каким-нибудь из бессловесных, ты подлежал бы небольшому наказанию, а скорее и вовсе никакому, ибо таковые на суд не идут. Тот же, кто погрешил в отношении спасения собственной души, обязательно будет подвергнут обещанным бесконечным мукам.

Ксен: Я думаю, царь, что с твоей стороны будет справедливо извинить меня, если, в силу требования логической связности разговора, я скажу нечто более опрометчивое. Ведь если вы полагаете, что мы, происходящие от Авраама, Исаака и Иакова и хранящие Закон, данный через Моисея от Бога, будем изгнаны на муки, что же тогда скажем мы о вас? Каким карам сочтем достойными вас, сынов безбожников и нечестивцев, глумящихся над установленными Богом через божественного Моисея заповедями и по сю пору сохраняющих кое-какие следы давнишнего идолопоклонства? Ибо разве это не настоящее идолопоклонство — поклоняться написанным на стенах и на досках людям, а вернее — самим доскам? Как же ты счел нас сравнимыми с бессловесными тварями, когда мы до сих пор непреложно храним и чтим веру, которую нам дали отцы, и истину, которой они нас научили?

Император: Я с удовольствием узнаю от тебя, что же это за вера и истина.

Ксен: Истина, царь, колет глаза. Не многих знаю, которые выдерживают это. И я боюсь, не была бы неблаговременность разговора причиной немалых бед. Ведь поскольку Бог, по Ему известным причинам, дал власть над нами вам, если я воспользуюсь более опровержительными доводами против тебя, то можно будет считать, что надо мной занесен отточенный меч. Ибо я знаю, что ты не стерпишь, если я буду рассуждать об Иисусе. Ведь вы его Богом и Сыном Божиим считаете.