Беседы

Остальные республики — 15 минус три — должны были жить в условиях единой валюты. По новому союзному договору центральные банки республик наделялись широкими полномочиями, но это нонсенс, потому что если валюта единая, то республиканские банки не могут единолично решать денежные вопросы. В противном случае нет смысла вводить единую валюту. Да и экономический потенциал у республик был разный: с одной стороны — Россия и Украина, а с другой — все остальные. Напрасно говорят, что республики развивались за счет центра. На самом деле они были в основном поставщиками сырья и продовольствия, которое скупалось по искусственным ценам. Кое-где, например в Казахстане, была развита металлургия, велась добыча нефти и газа в Туркменистане и Узбекистане, имелись нефтеперерабатывающие предприятия. Другое дело, что у нас был гипертрофированный военно-промышленный комплекс, и это препятствовало развитию экономики.

Нас очень беспокоили эти проблемы, поэтому «Московских новостях» опубликовали статью о том, что такой союзный договор приведет к деградации экономического потенциала страны.

17 августа 1991 г. Валентин Сергеевич Павлов, Председатель Совета Министров, созвал президиум и сказал: мне 20 августа надо будет подписывать союзный договор вместе с Горбачевым; наделяет ли меня Президиум Совмина соответствующими полномочиями? Вы понимаете, что этот договор — шаг к развалу экономики СССР как единого целого? Все присутствующие высказались по этому поводу, я, в частности, говорил о банковском деле. И вроде бы они должны были написать определенную декларацию. Мы ушли, а Павлов потом рассказывал, что ему позвонили и позвали на дачу, «для других закрытую» (из песни Высоцкого).

В понедельник, 19 августа, утром мне позвонил помощник и сообщил: «Виктор Владимирович, включите радио — ГКЧП. Машину за Вами уже послали». По Минскому шоссе шли войска. В одиннадцать часов позвонил Павлов, сказал, что в шесть часов будет встреча в Совмине, а пока попросил он подписать вместе с Орловым телеграмму о том, что все причитающиеся в союзный бюджет платежи, и задержанные российским руководством, должны быть переведены в союзный бюджет. На этом основании меня потом обвиняли, что я поддержал ГКЧП. На заседании Правительства, которое проводил Щербаков, нам сообщили, что в шестнадцать часов состоится пресс-конференция. Павлов на нее, кстати, не пошел. К тому времени он, видимо, смекнул, что не туда заехали. В шесть часов провели Совмин. Павлов вышел, лицо красноватое. Ну что, говорит, други мои, будем делать? Выступать при поддатом премьере не хотелось, да и ситуация была не ясна: что происходит, уходит Горбачев или остается?

Я все-таки считаю, что Горбачев все знал и в какой-то степени поощрял членов ГКЧП, но сам хотел остаться в сторонке.

— А был ли тот кризис, о котором пишет Гайдар в своей книге «Гибель империи»?

— Я бы сказал, что Гайдар несколько преувеличивает. Кавардак начался после того, как Российская Федерация объявила себя суверенной и стала вести самостоятельную политику, т. е. в конце 1990 г.

У меня сложились неплохие отношения с Гайдаром еще в бытность его работы в журнале «Коммунист» — он пару раз делал со мной интервью. Потом Егор Тимурович стал заведовать экономическим отделом в «Правде», и наше сотрудничество продолжилось. В 1991 г., уже после августовских событий, нас, нескольких человек, отстранили от работы.

23 августа, в пятницу, вышел я на улицу пообщаться с одним товарищем, прихожу назад, а в приемной — Андрей Зверев, он был тогда заместителем министра финансов России. Зверев говорит: Виктор Владимирович, вот какое дело, тебя освобождают от должности председателя Госбанка СССР, — и дает мне бумагу, где написано Силаевым: в связи с тем что ряд министров во время августовского путча поддержал ГКЧП, предлагается на место такого-то назначить такого-то, в том числе вместо меня — Зверева. И на этом тексте резолюция Горбачева «согласиться», поставленная, на мой взгляд, дрожащей рукой. Я написал записку в Верховный Совет: мол, не считаю себя ответственным за денежно-кредитную политику и операции банка с 18 часов 23 августа 1991 г. Тут Зверев делает промах — подходит ко мне сбоку и тихо спрашивает: а где ключи?

Я думаю: чего-чего? Но сразу вспомнил старый фильм «Выборгская сторона». А он опять: где ключи? Я говорю: ты имеешь в виду ключи от сейфов, где деньги лежат? Все ключи у кассиров, у меня есть ключ от личного сейфа, завтра, в субботу, я приеду и при тебе открою сейф, поскольку там есть и мои личные вещи. А когда утром пришел, секретарша говорит: они всю ночь что-то двигали, смотрели, может, сейфы какие-то секретные искали. Ну вот, сдал я им банк, забрал свои бумажки и ушел. А через четыре дня ко мне подходит Владиславлев: иди, говорит, назад в банк, они ушли. Но никакой бумаги о моем восстановлении не было.