Беседы палача и сильги

А ничего. Вот только потом лес вдруг оказался долинным, а еще через столетие все уже говорили о лесе низинном и куда более влажном и… не слишком уж и здоровом. Тут появилась гниль. Многие травы исчезли, зато поперли грибы. Люди приспособились, охот стало меньше — крупная живность предпочла уйти в более сухие места. Лес же продолжал… опускаться. И наконец еще через век лес окончательно захирел, большая часть деревьев погибла и была вырублена, а на их место род Фонр принялся высаживать тополя и вязы, в надежде, что они осушат почву. Тогда же начали было копать сеть отводных канав, но вскоре забросили это дело — вода вверх по склону не потечет. Высаженные деревья не принялись, местность давно уже никто не называл лесом, охоты исчезли вмести с егерями, а редкие грибники порой возвращались перепуганными. Все дело в том, что земля начала обрушиваться целыми длинными пластами, вместе с деревьями и вылезающими из толщи валунами медленно сдвигаясь вниз. И куда все девалось? Там давно должна была образоваться гора, но до самой середки вся сползшая почва так и не дошла, исчезнув где-то на полпути. Зато туда доходила пока еще целая каменистая тропа — видать потому и уцелела, что камней здесь больше, чем земли — и упиралась в то, что назвали Скотными Ямами. Ими они и являлись — несколько наполовину заполненных жидкой грязью провалов в земле. Туда и скидывали павший скот, сливали помои. Неподалеку был участок посуше и его использовали под чудное место — кладбище для домашних любимцев, но никто не знает почему появилась у окрестного люда вдруг такая причуда. Сами они сюда обычно не тащились, передавая сверток с помершим любимцем золотарям и те добросовестно выполняли поручение.

Землями по-прежнему владел род Фонр, они же и платили тому, кто обитал здесь постоянно и приглядывал как за порядком, так и затем, чтобы повозки приходили каждую ночь и не отправляли в провалы вместе с помоями убиенные человеческие тела или нежеланных младенцев — было уже такое дело не раз. Род Фонр платил присматривающему не доброхотства ради — им в свою очередь платила казна за такое вот использование их родовых земель. Был лес — приносил деньги и немалые. Превратился в Ямы с грязью — опять же приносит какую-никакую монету.

Почему все так произошло? Тут мнения сходятся — под бывшим лесом жадное подземное болото. Оно то и проглатывает потихоньку то, что осталось от низины. Скоро и этого не останется — все будет пожрано болотом, что жаждет вырваться из-под давящей его землицы. Так если дело пойдет может однажды и сам Буллерейл скатится по склону в болото…

Почему меня так заинтересовало это место? Да потому что никогда прежде не приходилось мне бывать в месте столь неприветливом и угрюмом. И не каждый день услышишь о том, как гора превращается в яму, а светлый верховой лес в темную сырую низину. Есть над чем подумать во время долгих одиноких путешествий. Есть на что отвлечься.

Вот и сильга, глубоко погрузившись в историю, перестала пугливо вздрагивать и жадно ловила каждое мое слово, в то время как ее рука то и дело касалась кожаной промасленной сумки, где, похоже, хранились главные ее сокровища, включая книгу для записей. Мне было стоило продолжить свою почти убаюкивающую речь, но я замолк и мягко взялся за рукоять меча, что свисал с седла, выставляя напоказ красные ножны палача. Мое движение не укрылось от взора девушки и она мгновенно последовала моему примеру, взявшись за оружие, но пока не став доставать его из ножен.

— Что? — короткий правильный вопрос выдавал в ней опытную путешественницу, что не раз встречалась с дорожными опасностями, будь то оголодалые звери или разбойники.

Я отозвался не сразу, медленно скользя взором по то появляющимся, то снова скрывающимся в зыбком тумане мокрым деревьям. На их почернелой подгнившей коре мне чудились искаженные в ухмылках рожи с глазами дырами. Но это лишь обман зрения и я легко отмахнулся от иллюзий порождаемых собственных страхом. Да. Я испугался. Испугался разом, так же разом взопрев под курткой и плащом. По моей спине скатывались тяжелые капли пота, а я, убирая руку от меча, уже тихо успокаивающе улыбался:

— Почудилось.

— Почудилось что? — напряжение из голоса сильги не исчезло, равно как и колкие льдинки страха, что поселились на дне ее зеленых глаз, что сверлили мне переносицу.

Меня вдруг окатило еще одной горячей волной — смешением стыда и первых всплесков праведного негодования:

— Не подумала ли ты, что я взялся за меч…

Рассмеявшись, она тряхнула головой:

— Дабы вонзить его мне в спину? Жизнью больше, жизнью меньше — разве палач ведет счет? Нет, палач Рург. Я доверяю тебе достаточно, чтобы спать подле тебя ночью и не бояться за девичью честь или жизнь.

— Что ж… благодарю…

— Но ты не ответил. Что насторожило тебя?

— Испугало — поправил я ее, тычком колена заставляя лошадь двинуться дальше по тропе.

— Не каждый муж признается в обуявшем его страхе, а лишь сильнейший.