Беседы палача и сильги

Эта тощая девчонка оказалась одна-одинешенька высоко в горах, среди снега и льда. А на ее руках очутилось четверо раненых, впавший в горестный ступор старик, а к ним в придачу могущие разбежаться лошади и яки. Не говоря уже о завывающем ветре, трупе шанура на ледяном мосту, страхе за чужие жизни и пробирающимся сквозь одежду морозе…

Быть может, эта ночь была самой тяжелой в ее жизни…

Церемонно сложив руки у живота, я отступил и медленно поклонился удивленно заморгавшей сильге:

— Мой долг велик перед тобой, госпожа Анутта. Ты спасла мою жизнь. И жизни других тоже.

— До этого ты спас мою. Мы квиты, палач Рург — улыбнулась девушка и в ее глаза вернулись прежние искорки.

— Мой долг велик — упрямо повторил я, говоря чистую правду.

Поворачиваясь к почти подоспевшему Часиру, я тихо обронил:

— Выступаем немедленно. Если не спустимся в места потеплее и не раздобудем еды — умрем.

— Да…

— Дай им еще кр… лекарства — поправился я и провел языком по губам, что все еще несли на себе остатки черной горечи — А я сейчас…

— Ты…

— Хочу рассмотреть тут тварь — признался я, нащупывая рукоять кинжала — Она почти убила меня… Ее когти тоже ядовиты?

— О да. Весь шанур — это смертельный яд, Рург. От кончиков ушей и до самого хвоста. Как бы я хотела доставить тушу до обители сестринства… но туша разложится за считанные дни.

— Оставить здесь и закопать в снегу — предложил я.

— Плоть таких существ иная. Вся их природа иная. И мороз не остановит разложения этой плоти.

— Никак и ничто?

— Есть особые… жидкости… что помогают сохранить различных мелких существ. А в обители Сильгаллы есть пара особых страшных залов, где на полках расставлены стеклянные банки с ужасающим содержимым… В одной из таких я видела черное сердце шанура… Там же, в дубовой шкатулке, имелась россыпь прозрачных клыков белой кошки и несколько серых прядей с гривы…

— Они не…

— Они не подвержены разложению — кивнула девушка — И прежде они были весьма ценны…

— Чем? — удивленно хмыкнул я и кивнул вставшему рядом мрачному как смерть старику — Хотя их прозрачность…

— Деньгами, Рург — фыркнула еще чуть повеселевшая сильга — За клыки и шерсть шанура заплатят большие деньги. А за его сердце и другие внутренние органы отвалят полновесным золотом…

— Кто готов платить золото за внутренности мертвого зверя?

— Алхимики — ответила сильга, отходя и опускаясь рядом со смирно лежащими горцами — И те, кто пытается постигнуть волшебные материи… Но это запрещено сестринство сильг. Наказание сурово. Нам вдалбливали это с самых первых дней в обители.

— Наказание даже для меня? — уточнил я и сам удивился прозвучавшей в моем голосе деловитости.

На самом деле разговор я затягивал ради Часира, замечая, как с каждым пройденным мигом старик дышит все спокойней.

— Сильги наказывают сильг — тяжко вздохнула Анутта.

— Ну… я палач, а не сильга — улыбнулся я.

— Мне нужно еще немного времени. Я дам им по капле крови шанура и растертую травяную кашицу…

Кивнув, я вытянул руку и мягко положил ладонь на плечо старика:

— Мы пережили вчерашний день, добрый Часир. Да?

— Как же… как же сильно я подвел вас… — часто заморгавший Часир прижал ладонь к глазам и застыл.

Чуть сильнее сжав его плечо, я убрал руку и повторил:

— Мы пережили вчерашний день, добрый Часир. И лишь это важно. Пройдешься со мной до моста?

— Да… — бросив быстрый взгляд на внуков, старик решительно развернулся — Да… А затем мы отправимся вниз.

Мертвый зверь лежал там же. Тяжелая туша распласталась посреди маслянисто поблескивающего черного пятна на ослепительно белом льду. Сказочный ледяной мост опоганен этой мерзкой страшной кляксой и растерял изрядную часть своего невинного великолепия…

Первые странности я увидел еще за десяток шагов. Говорят, что у страха глаза велики. А я был испуган, когда понял, что обычное оружие не причиняет твари никакого вреда. Но не настолько же, чтобы мое воображение увеличило шанура больше, чем вдвое. А то, что лежало посреди черного пятна уже никак не выглядело огромной величавой рысью… Но подойдя ближе, я понял, что шанур… попросту растекается. Белая шерсть исчезла равно как и кожа. Обнажилась бурая плоть и угольно-черные кости хребта и ребер. Распластавшаяся рысь — уж не знаю почему продолжаю так называть шанура — словно сплющилась и продолжала оседать как сугроб снега, что вдруг оказался под палящими солнечными лучами. Осела и голова, потеряв свою форму. Проступил черный череп, а вместо прекрасных янтарных глаз зияла пустота. Шанур разлагался прямо у меня на глазах и стали ясны слова сильги о трудностях с сохранением внутренних органов. Судя по вон той глубокой дыре в груди вместо внутренностей уже сплошной кисель…

Зловония не было. Ни намека на трупную вонь. Вместо этого я с изумлением ощущал густой цветочный аромат, запах палой листвы и тяжелый дух только что вспаханной плодородной земли на краю болота… Цветочный луг, осенний лес и подсыхающее болото… как необычно…