Беседы с ангелом по имени Билл

Я не успел ничего возразить, потому что ангел исчез, прежде чем я сумел произнести что-либо членораздельное. Но я уже привык к его непредсказуемым появлениям и исчезновениям.

Кстати, мысль о том, что момент его исчезновения плохо предсказуем, пришла мне в голову впервые.

Лазурь и чернила

Глава пятнадцатая, в которой Билл и Макс беседуют о разуме.

Демонстрировать что-либо новое в своей жизни мне было некогда: каждый день Лиз взахлеб рассказывала о своем очередном плане – нарожать кучу детей, купить большой дом, ездить вместе по всему миру. Я нырял в эти волны, набрав побольше воздуха и надеясь не захлебнуться. Мой слабый умишко просто не мог понять, что это были не планы, а волны радости, на которых моя обожаемая спутница каталась с мастерством классного серфингиста.

Но понял я это позднее, а в тот день, о котором пойдет речь, я пребывал в растрепанных чувствах и к вечеру запросил очередной встречи с Биллом.

Ангел сразу повел меня в «новые пределы», и вскоре мы уже шагали по хрустящей розовой гальке. Однако, к моему удивлению и некоторой досаде, очаровательные белые скамейки исчезли. Досады было куда больше, чем удивления: в тот день мне хотелось просто сидеть, вместо того чтобы бродить по аллеям, пусть даже исключительной красоты.

Собственно, красотой полюбоваться тоже не удалось. Не успели мы дойти до клумбы, как Билл повернул назад, к кустам. Битый час, ни разу не присев, мы болтались, как два челнока, не доходя ни до одного, ни до другого конца аллеи.

Настроение, испорченное после утреннего разговора с Лиз, опустилось еще на пару градусов.

– Да ла-адно тебе хандрить, – пропел Билл и хлопнул меня по плечу. От этого дружеского утешения плечо сразу заныло, и настроение испортилось окончательно. Я начал вспоминать свои бесконечные унижения, свои многочисленные неудачи, и острая, пронзительная жалость к себе защипала во всех возможных местах и брызнула из глаз совсем уже постыдными слезами.

Билл остановился и по-отечески вытер мне глаза бумажной салфеткой:

– Давай, выкладывай, что там такое стряслось.

Но выговорить мне ничего не удалось. Пришлось пару раз высморкаться и сделать несколько судорожных вдохов, прежде чем у меня снова прорезался голос.

– Я ничего не понимаю. Вот, вкратце, и всё.

– Так-так, замечательно. – Ангел, казалось, действительно был очень рад моему ответу. – Это нас устраивает. Ты ведь помнишь: «Я знаю, что я ничего не знаю?» Применительно к нашему случаю: «Я понимаю, что я ничего не понимаю». Здесь важно то, что в обеих формулировках – подспудная готовность пересмотреть некоторые взгляды, постараться увидеть вещи по-новому. А раз так, раз ты пришел на нашу встречу с этим признанием, самое время поговорить о разуме.

– А присесть можно? – взмолился я.

– Нет, лучше сохранять движение. Оно больше способствует усвоению. Могу тебя заверить: вскоре ты забудешь о своей усталости.

Я в этом сильно сомневался, но спорить не стал – просто не было сил. Уныло плетясь за Биллом, я начал выслушивать его очередные сентенции. Правда, вскоре я и впрямь забыл о том, с чего началась та встреча, да и весь тот день.