Беседы с Майей Никулиной: 15 вечеров

какой-то всезнайка. Когда речь шла о поэзии, он говорил: «Ты разбира-

ешься в этом лучше». Он и сам стихи писал, но немного. Тогда все писа-

ли, это было практически неизбежно. Но он был какой-то несчастливый

человек. Он не слышал никаких подсказок судьбы.

Ю. К.: Но ты же видела, как он на тебя смотрит?.. Он любил тебя

страшно.

М. Н.: Я все это знаю. Мне трудно об этом говорить. Я к нему всег-

да очень хорошо относилась. Но я ему говорила много раз, что это не

в нашей власти. Но, с другой стороны, скажу вам, не думаю, что для него

это было глобальным несчастьем. Это не был момент, разрушивший его

жизнь. Тут не было никакого обмана. Мы с ним проводили огромное ко-

личество времени. Это было лучшее время в моей жизни. Дело в том, что

если я с кем-то сплю в обнимку, – это еще не самые близкие отношения.

Это далеко не так. Есть люди, которые этого не понимают.

Вот Геша… Он мне говорил, что с Ай-Петри видно Турцию. Залезли.

А дальше Геша делал так: когда мы дошли, Геша отходил. Он оставляет

тебя наедине с этим открытием. Что касается Ай-Петри, Геша говорит:

«Ну, Майя, ну, не видно. Но пахнет-то Турцией!» Что касается его [Кости]

тюрьмы и заключения, и это, я думаю, не тот факт, который разрушил его

жизнь. Причина его несчастливости лежит далеко. Это какая-то кровная

причина. У них в семье было такое старое предание, которое передава-

лось из поколения в поколение: тот самый старец, в которые император

Александр I ушел, Федор Кузьмич, когда жил в Сибири… там была кре-

стьянка, которая родила от него сына… Костя как бы отсюда… Если это

так, то мне этого объяснения достаточно. Бабушка моя была средоточием

народной мудрости. Она мне всегда говорила: «Не клянись, это страш-

ный грех!» Потому что если ты изменяешь клятве, ты изменяешь и свое

жизненное направление, и направление того человека, кому ты клялся.

Если это легенда семейная, то мне этого достаточно.

Иногда жизнь заставляла Костю страдать невероятно, но он никогда

ничего для себя поправить не мог и не хотел.

Ю. К.: Он всегда такой темный был, в темной, несвежей одежде, но

такое ощущение от него светлое было…

М. Н.: У него руки красивые были…

А правда говорят, что умение стрелять – это врожденное качество?

Ю. К.: Да. Главное – не зрение, не руки, не осанка. Главное – терпе-

ние и наблюдательность. Как-то я заболел пневмонией, мы были в лагерях

119

в Камышловском районе три месяца. Я приехал оттуда скелет скелетом,

как  из  тюрьмы.  И  там  соревнования  устроили.  Я  пришел  из  санчасти,

чтобы что-то взять, а у них идет какое-то соревнование, и каждый взвод

выставляет лучших бойцов. Кто-то стреляет, кто-то гранату мечет, кто-то

подтягивается. Мне говорят: «Юра, метни гранату». А граната была не

спортивная, а настоящая оборонительная. Нужно было добежать до ру-

бежа, на котором обозначен окоп, прыгнуть в окоп и бросить оттуда гра-

нату, посмотреть, как она долетела, и во время взрыва вернуться обратно

в окоп. Ну, я метнул дальше всех. Правда, я метал диск в свое время…

М. Н.: В  Севастополе  в  горах  полно  гранат,  оставшихся  в  скалах.

Там до сих пор костей, останков сколько угодно. Где-то лет пять назад

нашли два скелета. Остатки самолета нашли.

Ю. К. Что-то я все без хлеба ем…

Е. Д.: Принести?

Ю. К.: Да. Это я девчонкам в упрек. Три женщины сидят, которым

я посвятил стихи в черной книге49 – Дуреко, Шаронова, Никулина. И еще

загадочная  Елена.  Ну,  я  понимаю,  что  это  перебор.  Но  что  я  сделаю.

А больше там баб нет. Только Тамара.

М. Н.: Все правильно. Много не бывает. Вспомним Египет: вот Рам-

зес – фараон великий, потому что детей много. У фараона было 140 де-

тей, значит, велик.

Ю. К.: Марк Рыжков…

М. Н.: Если писать историю города и людей, которые его украсили,

туда должны войти Брусиловский, Волович и обязательно Марк Рыжков.

Он был профессиональный врач. Он был воплощенное милосердие, до-

брота, великодушие, бескорыстие. Мало людей, которые обладали набо-

ром этих качеств.

Ю. К.: А как вы познакомились?

М. Н.: Я  с  ним  познакомилась  следующим  образом:  сидели  мы

у Якова Андреева. И тут зашел Марк. Яков нас познакомил. Мы пошли

домой, прошли квартала три, он остановился и говорит: «Чем я могу тебе

помочь?» А это был период, когда у меня все болели. Я сказала: «Я не

могу пользоваться твоей любезностью…» Тем не менее он меня спасал,

маму спасал, Машу спасал, Гришу спас. И перед смертью своей он мне

сказал, какие лекарства можно, какие – нельзя.

Марк переводил армян и притом очень хорошо. На мой ум, это луч-

шие переводы с армянского. Переводил он следующим образом: он шел

напролом, не зная, как можно, а как нельзя. И поэтому все получалось.

49 Ю. В. Казарин. «Каменские элегии. Часть вторая» (2010).

120

А еще он не отличал плохих стихов от хороших. Движим он был только

одним: любовью к армянам и к армянскому языку.

Однажды он поехал в Ереван. Самолет прилетел ночью, а до первого

автобуса еще оставался временной зазор. Марк стал оглядываться в тем-

ноте и вдруг различил в небе розовый треугольничек. Он спросил: «Что