Беседы с Оскаром Уайльдом

(Смеется.) Ну-ну, осмелюсь сказать, что это наибольшее приближение к Дориану Грею, хотя бы и исключительно в восприятии публики. Я всегда говорил, что сделаю что угодно, чтобы вернуть молодость, вот только не буду заниматься спортом и вставать рано и не стану респектабельным, но фотографии, кажется, позаботились об этом за меня. Хотя в действительности после возвращения я уже был готов ко всему тому, что было присуще Оскару Уайльду первого периода его жизни, так что я постриг волосы, оделся, как подобает любому хорошо одетому человеку этого времени, и перешел во второй период жизни. Здесь большее значение имели слова, чем образы. По своему опыту могу сказать, что денди имеют время только на то, чтобы быть денди, а я был настроен добиться литературного успеха. Поэтому я отправился в Париж на несколько месяцев, чтобы написать пьесу, которая была мне заказана, еще когда я был в Америке. Когда она была закончена, актриса отвергла ее. Я должен признать, что эта пьеса была не лучшим моим творением, но прошло еще восемь лет, прежде чем я собрался с силами написать следующую. Я вернулся в Лондон и начал ездить по Британии, читая лекции об Америке, искусстве и одежде. Это было однообразное, утомительное и, не считая полученных денег, совершенно неблагодарное занятие — цивилизовать провинцию таким образом.

* * *

Вы любили говорить, что писательство, в отличие от журналистики и работы обозревателя, требует досуга и свободы от низменной заботы о деньгах, — так что никаких голодных драматургов, мерзнущих на чердаке, никакой богемной жизни?

Конечно нет. Лучшие произведения всегда создаются теми, кто не зависит от них как от источника хлеба насущного, а высший вид литературы, поэзия, вообще не приносит своему создателю никакого дохода. Так что я не мог заниматься никакой настоящей литературной работой, прыгая с одной железнодорожной станции на другую. И вдруг, совершенно неожиданно, вся моя жизнь изменилась. Я приехал с лекцией в Дублин и решил, что влюблен в девушку, с которой познакомился еще до отъезда в Америку. Это была Констанс Ллойд, серьезная, изящная, хрупкая Артемида с фиалковыми глазами, с завитками густых каштановых волос, под тяжестью которых ее головка клонилась как цветок. Ее чудесные белые ручки извлекали из фортепьяно музыку столь сладостную, что птицы переставали петь, чтобы послушать ее.

* * *

Как романтично! Итак, вы сделали предложение, очарованный всей этой красотой, и она его приняла. Я, кажется, читал что-то подобное… «Мужчины женятся от усталости, женщины выходят замуж из любопытства. И тем и другим брак приносит разочарование»[4]. А приданое, наследство — такие соображения никогда не приходили вам в голову?

Я думаю, что тут вы неоправданно циничны. Цинизм, конечно, восхитителен с интеллектуальной точки зрения, но он никогда не сможет быть чем-то большим, чем идеальная философия для человека, не имеющего души. Настоящему цинику никогда ничто не открывается. Я мог бы устроиться гораздо лучше в финансовом отношении, поэтому прошу вас не пытаться подходить к моему времени с мерками вашего века. Разумеется, было и приданое, и брачный договор, и ее дед оставил ей определенный капитал, чтобы помочь нам начать семейную жизнь, но это никак не определяло наши взаимные чувства. Мы были влюблены. И предвосхищая ваш следующий вопрос — нет, это было сделано не для того, чтобы скрыть мои сексуальные предпочтения. В любом случае закон о грубой непристойности был принят только в следующем году.

* * *

Ну, в свете всего, что случилось потом, люди хотят ясности, и я должен был спросить вас об этом. Итак, вы вступили в брак. Не имея других доходов, кроме платы за лекции, как вы оплачивали счета?

С трудом. Но, в конце концов, только не платя по счетам, можно надеяться остаться в памяти меркантильного общества. Я опустился до журналистики, публикуя обзоры книг и тому подобное. Я тратил слишком много времени и сил, чем было необходимо, на отделку этой писанины и, думаю, привлек этим внимание издателя, который предложил мне редактировать журнал для женщин. Это было как раз то, в чем я нуждался, — постоянный доход и новое вхождение в общество. «Панч» уже два года игнорировал меня, а как известно, плохо, если о тебе говорят, но еще хуже, если не говорят.