Беседы с патриархом Афинагором

Иудеи называют его «матерью» и «градом Божиим», где «Господь в переписи народов напишет: «такой–то родился там» (Пс 86). Мусульмане, когда наступит Конец, повернутся не к Мекке, но к Иерусалиму. Он станет для них городом последней эгиры, когда страницы Корана побелеют, и Иисус явится вновь. В Иерусалиме сталкиваются мятежный Израиль и покоренный Измаил. Один требует от Бога правды на земле. Другой простирается перед Ним в ожидании неминуемого суда. Искушение первого — мессианизм националистического толка, который делает из взыскуемой справедливости справедливость лишь для одного народа, отвергавшуюся столько веков. Другой ожесточается в неудаче, рискуя позабыть своего Бога, увязнуть в погоне за материальными благами, или поставить Его на службу мщению. Между ними двумя, как сказал мне патриарх, христиане еще не явили своего свидетельства и своего служения, они не показали мятежному народу правду, распятую ради любви ко всем народам, они не показали покоренному, что верность присутствию Божию открывает перед человеком всю безмерность творческой свободы. Двойное паломничество 1964 года несло в себе обетование этого свидетельства, ибо христианский Запад нуждался в Православии, и в особенности в православных арабах, чей молитвенный язык сохраняет неразрывную связь с пророчествами Библии и Корана.

«Центральное» место Иерусалима оказывается тем самым более изначальным и всеобщим. В Иерусалиме Авраам встретил Мельхиседека, священника Бога Всевышнего, таинственное изображение Слова, присутствующего во всех народах, во всех религиях. Наконец иудейское предание доносит до нас, что на Голгофе, т. е. на «лобном месте» был погребен череп Адама. Это предание воспроизводится в христианской иконографии Креста: кровь, истекшая из пронзенного бока Иисуса, излившись на череп первого Адама, возвращает его к жизни. Крест — это новое древо жизни, окончательное выявление оси мира.

Таким образом, первый архетип, пробуждаемый встречей в Иерусалиме, это архетип центра, связанный библейским откровением с упованием на преображение истории и всего мира.

Веками Запад испытывал мощное влияние этого центра. Только в XVI веке в католическом сознании Рим по своему значению возвышается над Иерусалимом, и Игнатии Лойола, отказавшись от плана путешествия в Святую Землю, посвящает себя непосредственному служению папе. Однако на Западе приверженность одних к Риму оплачивается уходом других. Секрет единства остается в Иерусалиме.

Поток паломников с Запада в Святую Землю достиг своего апогея в конце XI века, когда паломничество превратилось в Крестовый поход. В изначальном своем порыве крестовый поход — это гигантское движение, где тесно переплетены, оплодотворяя друг друга, псе возможности будущего: Церковь сакраментальная и иерархическая образует собой почву для мощных пророческих движений, во главе которых нередко стоят миряне, и для широкого, почти революционного напора евангельского пауперизма. Затем все распадается. Из иерархической Церкви пророчество уходит в Реформу, а евангельский пауперизм — в разновидности современного социализма… В то же время Восток стремится к тому, чтобы свободу пророков и ревность праведников укоренить в сакраментальном теле Христовом. Но Запад, даже и тогда, когда был способен к восприятию Иоаннова света, искал встречи с Востоком только для того, чтобы завоевать его. В этом смысле паломничество Павла VI знаменует собой конец крестовых походов, конец определенного западного империализма, пусть и духовного. Это жест смирения и исправления. Но в западной душе ностальгия по центру повела далее — к примирению Церкви с пророками и бедняками — не через отказ от глубины жизни, но через еще большее углубление ее. Уже те, кто следил за ходом работ Собора, заметили, что выступления Максима IV были отмечены этим двойным смыслом — открытости и глубины. И вот рядом с Павлом VI возник высокий силуэт Афинагора I.