Беседы с Vеликими

– Нет, воровство. Например, такая деталь. У них был огромный яблоневый сад, шикарный, просто как в раю, – но его списал председатель как замерзший, по документам он не существовал. Потом я его охранял, кстати. Вместе с собаками (Смеется.) Потом мы все сдружились, потому что я один дом расписал, другой, еще там кому-то. И так я прожил там полгода. (Смеется.) Если их не трогать, не хамить им, они хорошо относятся к чужим. Два старика там даже молились в мечети – за мой талант: у меня, как им казалось, какой-то там есть…

– У вас остались самые приятные воспоминания о мусульманских землях?

– Самые приятные. Я потом еще в Киргизии был. И мне один киргиз говорит: «Интересно, ты такой молодой, у тебя легкая походка – почему же ты поседел?» Я ему говорю: «Знаешь, вот вы здесь живете как в раю. А поживите рядом с Кремлем – тогда поседеете к тридцати!» (Смеется.)

– Как по вашим ощущениям – ислам сильнее белой цивилизации?

– Ислам не сравнится с Америкой, по вооружению хотя бы, и с Россией. Но у нас «дедовщина» и прочие кошмары, у нас армия просто гнилая абсолютно. За ум мы не возьмемся, чего уж там.

– Но Грузию же победили.

– Грузию? – Смеется. – У них болван президент.

– Мусульмане полны внутренней энергии.

– Ислам и христианство – разные вещи, они противоположны. Ислам объединяет целые народы в один кулак, а христианство, оно направлено на индивидуум, на то, что у тебя в душе. А там – другое. Их праздники стоит посмотреть, там собираются миллионы людей!

– Вот ваша работа «Череп и Коран» – там что имеется в виду? Погибель белого человека?

– Коран, угрожающий смертью.

– Интересно, что вот вы поехали в Среднюю Азию через год после того, как впервые увидели американское искусство – на Московском фестивале. Вам по контрасту захотелось после современной цивилизации увидеть Азию? Может, вы даже предвидели зловещее столкновение Америки и ислама?

– Нет-нет. Ничего такого у меня даже в голове не было. Я просто тогда подумал, что по России я поездил, много чего видел: Новгород там, Псков, – и захотелось в Самарканд, там сказки, «Тысяча и одна ночь»… Сказочность… На Востоке жизнь очень затаенная, ее со стороны никогда и не увидишь. Ну идет женщина, идет мужчина, а что там такое на самом деле – фиг его знает. И вот разыгралось все это противопоставление Востока и Запада…

– Вы там чувствовали этот конфликт?

– Там чувствуешь какое-то напряжение. Я приехал в чужую страну, и чуть что, они переходили на свой язык, на код какой-то, который я не понимал. Мало ли что они о тебе могут говорить? А с другой стороны – какие проблемы? Ты работаешь, получаешь какие-то деньги. Я потом уже научился хитрить. Один мне говорит: «Распиши мне все золотой краской, чтоб золото и лазурь». Пожалуйста, только, знаешь, для этого нужен обязательно ликер. Он липкий, и в нем надо золото размешивать, чтоб оно лучше к стене прилипало. Ну а как? Не скажешь же ему: «Купи мне ящик водки». И он мне покупал ящик жуткого ликера какого-то. Приходилось давиться. Но я расписывал все эти потолки, конечно, не ликером – что я, придурок? Был специальный растворитель… Сами-то они не пьют, курят анашу. Я пару раз курнул – не понравилось. Водка лучше. А так там было, конечно, интересно. В Россию возвращаешься – так все серо, что думаешь: «Еб твою мать, какая мура».

Конец света?

– Вы как-то сказали, что мир треснул. А на чем это трещина – на шаре, на плоскости? Или что это?

– Не знаю. Трещина везде. Как боялся и предсказывал Владимир Соловьев, наш философ, мир раскололся. Это уже на грани чего-то очень нехорошего. Казалось бы – подумаешь, два небоскреба грохнули… Я был в это время в Америке, кстати.

– Где именно?

– Я был в гостях у своего товарища, у него дом в двух часах езды от Нью-Йорка. Поехал туда просто передохнуть. Включаем телевизор утром и вдруг смотрим – эти башни, и как они взрываются. Кошмар! А жена товарища разрыдалась, кричит. В чем дело? Она говорит, что в одной из этих башен работает ее сын. Я ей говорю: «Твой сын раньше одиннадцати не просыпается, сейчас девять тридцать утра». Она кинулась звонить – связи нет. Телевидение еще какое-то время работало – я даже успел с экрана сделать эскиз своей будущей работы, о которой я, правда, и не мечтал тогда.

– А что с хозяйским сыном?

– Сын проснулся, когда все рухнуло к чертовой матери…