Бесенок

— Ха! — хохотнул царь. — И чем закончилось?

— А ничем. Купец довез недостающие кирпичи и для первого раза был наказан на стоимость поставки. С обещанием в следующий раз повесить как вора. Леша вообще как-то болезненно на воровство смотрит. И если мастерские оставил в покое, то все, что касается его дела печного и театра — блюдет неукоснительно. Сказывают, что перед доставкой на стройку купцы стали лично пересчитывать материалы. Сколько, чего.

— О как! — пуще прежнего развеселился царь.

Меншиков вымученно улыбнулся. Лефорт же продолжил его дразнить, зная о клептомании, с которой Александр Данилович ничего не мог поделать, да и не хотел, если говорить на чистоту.

— По Москве даже болтают, что у царевича чутье на воровство. Его Федор Юрьевич, поговаривают, в приказы пускать не хотел. Опасался, что придется там всех вешать и работать некому станется.

— Вот прям так и болтают? — кисло переспросил Меншиков.

— Так моя супруга слышала. А как там на самом деле — бог весть.

Петр же, слушая это, откровенно улыбался. Его и самого воровство уже достало до печенок. Отчего проказы Алексея на почве борьбы с этим пагубным дело радовали весьма.

У него в письме были несколько иные сведения. Ромодановский не сильно распространялся на тему слухов, а потому писать старался по делу. Поэтому Лефорт все же смог открыть некоторые неизвестные ему детали. Да и посмотреть на кислую мордочку Алексашки было приятно. Вон как скуксился. Представил себя на месте этих мастеровых да дьяков…

Так или иначе, но Франц сумел развеселить царя и отвлечь от грустных мыслей. И даже в какой-то мере порадоваться за проказы сына. Из-за чего Петр Алексеевич на утро отписался Ромодановскому о полном одобрении его дел. Дескать, молодец, хорошо служит…

В Москве тем временем шел дождь. Не так чтобы сильный, но затяжной и весьма мерзкий. Такой, когда становиться слякотно, сыро и прохладно буквально везде. И носа совать на улицу не хочется. Многим, увы, такой сценарий был недоступен. Алексей же наслаждался, пользуясь своим положением.

Но не только.

Он очень опасался заболеть и умереть от банальной простуды. В реалиях этого времени — самая что ни на есть обыденность. Так как нормальных лекарств не существовало.

Да, как-то можно было выкрутится всякими отварами и настоями укрепляющего характера на ягодках и травках. Но это если не очень сильно захворал. А вот если серьезно — тут только на бога и оставалось полагаться. Ибо русская рулетка. Причем играли в нее не подходящим для этого револьвером SW1871 года[16], а чем-то вроде пистолета Макарова. Так что надеяться оставалось только на осечку.

Посему царевич старался всегда одеваться по погоде и не промокать. Но дождь приказов не слушается. И не всегда можно отсидеться дома. Так что Алексей, получив себе в руки химическую лабораторию для опытов, почти сразу стал пытаться сделать резину. Без которой довольно трудно было представить всякого рода непромокаемые вещи. Хотя бы даже накидку и обувь.

О том, как делать резину, парень знал не больше, чем любой начитанный обыватель XXI века. Дескать, берешь каучук, смешиваешь с серой и нагреваешь. В каких пропорциях? Как сильно и как долго? Не ясно. Для чего опыты и требовались.

Но каучук в те годы в России если и встречался, то в исключительно небольших количествах. Как диковинка. Поэтому изыскания на эту тему шли очень неспешно. Просто не хватало материалов, которые он постоянно выпрашивал. То у купцов, то у Ромодановского, то еще у кого.

Каучук приходил.

Он проводил опыты. В очередной раз получая какую-то хрень. И ждал нового кусочка…

А пока — старался носа на улицу не показывать, если была серьезная угроза простыть. В отличие от своего отца, он бы точно не бросился по шторму на лодке спасать солдат.

Не из-за трусости. Нет. Именно что личной храбрости ему хватало.

Просто Алексей понимал — в его силах изменить многое и дать России второй шанс. Если же он по дурости своей вот так глупо умрет, то и возможность эту впустую потратит. Что не рационально.

В эти дни, когда непогода вынуждала его сидеть дома, он занимался аналитикой. Привычной и обычной для него, а потому воспринимающейся как некое удовольствие что ли.

Алексей ведь, составляя письма Ромодановскому, не выкидывал свои заметки и наблюдения. Зачем? Нет. Он их собирал и анализировал.

Официально царевич это называл изучением города. И не скрывал. Показывая и маме, и тете, и Федор Юрьевичу, и иным. Даже карту потихоньку Москвы рисовал в хорошем масштабе. С точностью до дома.

Если быть совсем точным, то делал он не карту, а кроки. То есть, чертеж участка местности, выполненный глазомерное съемкой. Причем выполнял он их во вполне обычной военной манере, освоенной еще в юности. Единственное, он старался обозначить все дома, дороги, колодцы, овраги и так далее. То есть, в отличие от традиционных военных кроки не акцентировался лишь на самом важном. А просто вдумчиво прорисовывал Москву.

Он делал зарисовки во время выездов.

Потом их обобщал.