Бешеный прапорщик. Части 1-21

Кстати, несоответствие весьма цветущего вида и спортивной фигуры Рудольфа (сказалось увлечение лаун-теннисом) с диагнозом сыграло с ним злую шутку уже в начале репортерской карьеры в Петрограде. Попав на благотворительный концерт и вечер танцев, куда начинающего журналиста завлекли желание собрать материал для статьи, а помимо, или точнее, прежде этого — очаровательные голубые глаза молодой англичанки, которая с группой своих подруг приехала в Россию по линии Красного Креста. От избытка гормонов позабыв о своем "тяжком и, практически неизлечимом недуге" господин Герсон принял участие в концерте, выступив с акробатическим этюдом. В результате, когда после выступления, переодевшись в безукоризненный смокинг, он был по всем правилам представлен предмету своего обожания, вместо цветка, который он рассчитывал получить из рук прекрасной британки, мисс Бишоп вручила ему белое гусиное перо, сопроводив словами, которые прозвучали как хлесткая пощечина: "Why you are not yet on the front, Mr. Gerson?!" (Почему Вы еще не на фронте, мистер Герсон?!)… И самое обидное, что свидетелями этого "Ватерлоо", которое потерпел влюбленный репортер были несколько офицеров, на чьих мундирах уже красовались ордена с мечами. Естественно, как и подобает воспитанным людям, они воздержались от соответствующих комментариев, но их иронические улыбки лишь усилили ту смертельную обиду и ненависть, которою Рудольф отныне затаил и невольно переносил на любого человека, носящего погоны офицера Русской Императорской Армии. Тем более, что Герсон себя трусом не считал и в сущности им и не был, ну разве что так, саму малость…

В детстве, он представлял себя в роли военного корреспондента, подобно Уинстону Черчиллю пишущего заметку, не обращая при этом внимания на град пуль, который выпускает орда кровожадных дикарей — буров по отряду мужественных британцев. В юности его даже посетило намерение стать юнкером, но в тысяча девятьсот десятом году вышел запрет принимать в военные училища и производить в офицеры крещенных евреев. Данное обстоятельство сделало из молодого Герсона ярого противника монархии, а все Романовы стали для него как бы личными врагами.

Студентом Варшавского университета ему, как он любил рассказывать, находясь в компании близкой ему по духу либеральной интеллигенции, пришлось вступить в неравный бой с держимордой-полицейским. Правда, при этом он опускал такую малозначащую деталь, что вся неравность заключалась в том, что четверо подвыпивших студиозусов напали со спины на пожилого городового после того, как этот "душитель свободы и сатрап" попросил "господ хороших" не шуметь и разойтись…

Сделав еще глоток и откусив изрядный кусок от свежеиспеченной, еще горячей булки, Рудольф Густавович с несколько брезгливым взором окинул помещение бывшей кондитерской Наумова, а вот уже несколько месяцев — кафе, сменившей не только хозяина, но и название. Теперь на вывеске на русском и французском языках было начертано соответственно: "Новый Прокоп" и "Nouvelle Le Procope". Правда, среди посетителей, число которых возрастало с каждым днем, это кафе именовали не иначе, как "У Вольтера". Объяснением сего феномена мог служить тот факт, что среди изображений знаменитых и даже венценосных поклонников кофе — Петра и Екатерины Великих, Наполеона Бонапарта и Людовика XV, портрет Вольтера размещался обособленно, за спиной стоящего за стойкой метрдотеля. Под ним гордо красовалось число "50", обозначавшее количество чашек кофе, осушаемых великим философом ежедневно на протяжении многих долгих лет. В этой плеяде кофеманов, правда, некоторыми знатоками было отмечено отсутствие Иоганна Себастьяна Баха, но явное прославление германца могло быть признано непатриотичным. Среди постоянных клиентов было несколько категорий — молодые инженеры и начинающие юристы, студенты-старшекурсники из обеспеченных семей, артисты театров (еще не звезды, но уже "со словами"). Правда, в последнее время захаживали и "их благородия" из числа бывших вольноопределяющихся и нижних чинов.

Столь дурное настроение Герсона было вызвано не качеством и перечнем блюд, кои могли выбрать посетители данного заведения, интерьером, или расторопностью официантов — всё было значительно проще и одновременно сложнее. Хроническая нехватка средств, вызванная уже устоявшейся привычкой к кокаину, мгновенно поглощавшая все денежные поступления, окончательно расшатала нервы Рудольфа Густавича и заставляла его пускаться на всевозможные авантюры. А доставать "марафет" становилось все труднее и, соответственно, дороже. Один грамм паршивой смеси из второсортного кокаина с зубным порошком обходился теперь минимум в пять рублей.