Несколько секунд оба священника молчали, глядя в глаза друг другу, потом доминиканец, едва разжав губы, проговорил одну единственную фразу:
– Он отрекся…
И, не дожидаясь приглашения, тяжело опустился на табурет. А на лице отца Винченсо не дрогнул ни один мускул, хотя глаза ничего не могли скрыть: «Ты хорошо поработал, сын мой…»
Я сделал все, что мог.
Первосвященник настаивал на допросе «под угрозой пытки». Угрозы оказалось достаточно?
Доминиканец не отвел глаз. Он обладал достаточно закаленной совестью, а отец Винченсо явственно представил себе старика, слышащего, как льется вода, с треском лопается кожа и трещат кости, сжимаемые «испанским сапогом».
– Если ты слишком старался, – тихо проговорил отец Винченсо, – Я помолюсь за тебя. Это единственное, чем я могу облегчить твою грешную душу.
– Я сделал все, что мог, – повторил отец Сулон.
– Ты преданный слуга. Жаль только, что преданность не гарантирует разума… Я вижу вопрос в твоих глазах.
– Святой отец, я боюсь своего вопроса, – голос Сулона оставался твердым.
– Говори.
– Святой отец, мой вопрос слишком страшен!
– Говори, – метал, в словах Генерального комиссара, остывал и становился твердым.
– Святой отец!
– Ты хорошо поработал, и в награду, выйдешь отсюда с ответом, независимо оттого, каким будет твой вопрос.
– Святой отец, мне показалось, что вы хотите сохранить жизнь безбожнику, заслужившему больше, чем костер.
Отец Винченсо думал, и его лицо покрывалось красными пятнами, словно на нем выступала ржавчина.
– Ты не ошибся… – тихо проговорил он.
– Святой отец! Вы хотите спасти жизнь еретику!?
– Да, – ответил Генеральный комиссар римской инквизиции.