Бешеный волк (сборник)

Время от времени священник останавливался, пристально вглядываясь в вокруг остатков древней каменной кладки, иногда нагибался, чтобы лучше рассмотреть какую-нибудь травинку, но, так и не сорвав ее, продолжал свой путь, с разочарованным вздохом похлопывая холщовую дорожную сумку, на дне которой одиноко маялся единственный сморщенный корешок.

– Это дерьмо, – бормотал отец Винченсо, при этом осеняя себя крестным знамением, – Это дерьмо…

Уже подумывая о возвращении и беспокойно оглядываясь на поднимавшееся за его спиной солнце, святой отец поравнялся с двумя стражниками, закусывавшими сыром и черствым хлебом сидя на придорожном камне.

– Мир вам, дети мои, – проговорил Генеральный комиссар, протягивая босоногим людям руку для поцелуя жестом, присущим скорее провинциальному церковнику, нежели человеку, едва не превосходящему своим влиянием самого Первосвященника.

И тогда один из стражников, осмелев от жары и хереса, приблизился к отцу Винченсо и спросил:

– Святой отец, каким будет приговор «старику»?

– Тяжелый сегодня день, – вздохнув, тихо ответил Генеральный комиссар римской инквизиции, поднимая на стражников взгляд своих холодных бесцветных глаз. Взгляд, от которого, по душам мгновенно протрезвевших войнов, скользнул безжалостный, знакомый всем солдатам, холодок.

Отец Винченсо сверкнул глазами и побрел дальше. И лишь отойдя от замерших людей на несколько шагов, он оглянулся и проговорил вновь:

– Мир вам, дети мои…

В полдень этого дня Святая инквизиция вершила суд над шестидесятидевятилетним поэтом и астрономом Галелео, которому было «не смотря на преклонный возраст и страдающее здоровье, отказано в праве предстать перед трибуналом у себя на родине, во Флоренции».

Мысль угнетала отца Винченсо.