Бешеный волк (сборник)

Так легко говорят о старости те, кто еще не ощущает то, что старость когда-нибудь наступит. Эти слова не были вызовом, и звучали тихо и бесцветно, как констатация незначительного факта.

Как и весь их разговор.

Разговаривали они уже довольно долго, и разговор их спором не был потому, что они говорили об одном и том же.

Просто один из них был на сорок лет старше другого.

Одним был Эдуард Михайлович Плавский, член МОСХа, заслуженный художник и заслуженный деятель культуры РСФСР. Другим – молодой художник Андрей Каверин.

Одним.

Другим.

Эдуард Михайлович достал сигарету, вставил ее в короткий толстый мундштук и, затянувшись несколько раз, проговорил:

– Тогда ты должен понять, что в одиночку в атаку ходят только идиоты и… карьеристы.

– Не станете же вы обвинять меня в карьеризме?

– Нет. И ты, я думаю, это отлично понимаешь, – ни один из них не повышал голоса, и они не смотрели друг другу в глаза.

– И что же вы посоветуете мне делать?

– Прежде всего – не ругать судьбу. Она, для тебя складывается пока удачно.

– Я так не считаю.

– Многие не имеют того, что имеешь ты.

– Куда больше людей в мире имеют то, что я не получу никогда – возможность говорить правду.

– Не кори судьбу. Помни две вещи. Во-первых – семью, эпоху и страну не выбирают. А во-вторых – не думай, что мы не говорили правду потому, что ее не видели.

Вновь наступило молчание. Андрей тоже достал сигарету и закурил – Эдуард Михайлович не торопил его. Но когда Каверин погасил сигарету, тихо прибавил:

– Не каждый может повести молодую жену генерал-полковника на свою персональную выставку…

– Вы и об этом знаете?

– Это твое личное дело, Андрей, но он кандидат в члены ЦК, и может устроить тебе такие неприятности, что…

– Я русский художник.

– Пока еще нет. Пока ты просто удачно попался на глаза кому-то. Я поддержал тебя, меня поддержали другие люди…

– Я знаю…

– Так, знай, что есть еще очень много других художников, не обделенных талантом, но обойденных судьбой. Пойми, я говорю о судьбе, а не о конформизме. Кстати, видишь, – Плавский указал рукой на старшего лейтенанта в парадной форме, появившегося из углового подъезда с овчаркой на коротком поводке, – Кажется твой знакомец.

Овчарка была породистой, крепкой и умытой, но не перекормленной. Как раз такой, что может хорошо демонстрировать породу.

Офицер был порученцем генерала Фронтова, и одной из его обязанностей в доме генерала был выгул собаки.

Каверин отлично знал этого офицера. На столько хорошо, что не здоровался с ним.

– Кому-то мучаться проблемами свободы творчества, а кому-то – выгуливать собаку своего генерала, – Андрей отвернулся, но сделал это беззлобно, безэмоционально, как отворачиваются от дождевых капель в ветреную погоду.

– Бороться с системой так трудно, что иногда почетно.

Да не хочу я, Эдуард Михайлович, ни с кем бороться. Просто рожи надоели.

– Ты еще не видел рож. Ты, Андрей, их просто не застал. Теперь все демократы перестроечники. А выбор придется делать тебе самому

– Какой выбор? – спросил Каверин. Ответ Эдуарда Михайловича имел к истории с бешеным волком лишь косвенное отношение. Если не считать того, что в этот ответ могла уместиться вся история и с бешеным волком, и с имевшими к этой истории отношение, людьми:

– Где ты предпочтешь оказаться в критической ситуации – на паперти или на панели?..