Бешеный волк

— Ну и что с тобой стряслось? — спросила она, не рискуя дотронуться. От Волка настолько веяло диким зверем, что Рейн всерьез опасалась остаться без руки.

— Какого алден тебе надо? — рыкнул он из-под одеяла.

Отвечать следовало осторожно, тщательно выбирая слова. Женщина подавила вздох и постаралась, чтобы голос не выдал опасений. Малейшая ошибка — и все придется начинать сначала.

— Что же я, по-твоему, не вижу, как ты по утрам на тренировках спишь? У тебя глаза стеклянные.

— И? — мрачно фыркнул Ваэрден. — Тебе какое дело до этого?

— Беспокоюсь. Вдруг ты в самый ответственный момент свалишься от усталости?

— Не свалюсь. Это все, что ты хотела узнать? — голос из-под одеяла сделался еще холоднее.

— Нет, — тихо ответила Рейн. Наконец решившись, она молниеносным движением прижала ифенху к постели вместе с одеялом. Улеглась сверху, не давая вырваться и пустить в ход когти, и заглянула в глаза. — Я хочу знать доколе ты будешь убивать себя.

В ответ раздался отборный мат, зверь отчаянно забился, пытаясь освободиться, и взвыл. На долю мгновения ифенхи растерялась, но отступать было уже поздно. Вырвется — убьет. Так что ей пришлось держать его изо всех сил, напрягая каждый мускул. Пару раз клыки щелкнули возле самого горла. Он захлебывался рыком и шипением, тело неестественно выгнулось в судороге. Ей стало страшно — уже за него самого.

«Тьма изначальная, что же с тобой творили?!»

Кое-как высвободив одну руку и навалившись на Волка всем весом, ифенхи исхитрилась пережать ему сонную жилу.

— Тихо-тихо. Успокойся. Что ты уставился на меня так, будто я тебя насилую?

Ваэрден обмяк, но продолжал шипеть и скалиться, злобно сверкая зеленью расширенных зрачков.

— Ну как? Расскажешь, что случилось?

— Не твое дело! — по-собачьи рявкнул он. Слова с трудом можно было разобрать сквозь взрыкивания.

— О нет, как раз мое, раз уж я в него по самые уши вляпалась.

Рейн устроилась поудобнее, словно собиралась проспать на Волке всю ночь, и слегка склонила голову набок. Верхняя одежда и сапоги изрядно мешали, но этим можно озаботиться и потом. А сейчас, пока этот упрямый болван не может двинуть и пальцем, следует поговорить.

— Иногда с неприятностями легче справиться, если рассказать о них кому-то, — мурлыкнула она, смягчив тон. Этот внезапный приступ ярости казался слишком странным, слишком пугающим. То, что Ваэрден нездоров рассудком, уже не казалось поводом для насмешек, скорее, вызывало тревогу.

— Если тебе станет легче, то мне снится мой создатель, глаза б его не видели, — зло проворчал он, отворачиваясь. — А теперь отстань.

— Не отстану, — Рейн осторожно убрала с его лица растрепавшиеся прядки. — Это тебя выматывает, а ночами ты пугаешь свою стаю. Они за тебя беспокоятся.

— И что? — скривился Волк. — Выгнать его из снов — не в твоих силах. А больше ты ничем помочь не сможешь.

— Проверим? — тут же прищурилась ифенхи.

— Да иди ты… кошка фиолетовая!

Рейн про себя усмехнулась и невинно захлопала ресницами.

— Не могу, Волчара, — пожаловалась она. — Меня Змей выгнал…

— И правильно сделал. Вот и отсюда тоже иди. Я спать хочу.

— Так он меня к тебе выгнал, — еще горестнее вздохнула «кошка», вкладывая в голос искреннюю обиду. — Сказал, что иначе я буду на снегу спать… А вот при мне, может, тебе ничего такого и не приснится.

— Одеяло — там в углу, — буркнул Ваэрден недовольно. — Вздумаешь приставать — отправишься туда, куда Змей послал.

— Да больно мне надо приставать к тебе… — отмахнулась Рейн. Спрыгнув с постели, она на ощупь отыскала одеяло, быстро разделась до блузки и тонких брюк и, слегка подвинув ворчащего Волка, легла рядом.

Заснуть никак не получалось. Стоило случайно задеть ифенху локтем или коленом, как раздавался обиженный рык, и Лемпайрейн доставался ощутимый тычок под ребра. Несносный мужчина с капустным кочаном вместо головы на плечах! Проворочавшись часа два, он все-таки задремал, тревожно вздрагивая и прядая ушами. Только тогда ифенхи вздохнула спокойно и прикрыла глаза.

Ее мучил единственный вопрос — как приручить Бешеного Волка? Ведь и голова соображает, и военачальник толковый, и руки не только меч держать умеют. Но дурь изо всех щелей лезет, да и сородичи такого дикаря долго терпеть не станут. Вылетит из стаи как пробка через месяц другой — и сгинет. А вслед за ним пропадут и все остальные, едва начавшееся восстание захлебнется, исчезнет призрачная надежда на равное существование рядом с людьми… Рейн стало зябко.

Почему же он не хочет жить, почему не хочет чувствовать ничего, кроме ярости? Неужели он такой потому, что его не одарили как должно?

«Что же с тобой делали… там?»

При мысли об орденских лабораториях и пыточных подвалах Юфуса Кассина ее заколотило. Она невольно представила себе Волка в цепях и ошейнике из черного лунника, снующие вокруг мрачные фигуры инквизиторов, терзающее плоть пыточное железо, воду…

А ведь ему с виду не больше тридцати пяти лет. И вся голова — седая.