Бесики

Рассерженные сёстры, наверное, поколотили бы своих несносных братьев, если бы не вошедшая в это время Анико, которая успокоила их в несколько минут. Она обещала взять всех на свадьбу в качестве дружек. А затем стала шептаться со своими приятельницами — Мариам и Кетеван. Анико была озадачена странной болезнью своей бабушки. Похоже, что у неё ничего не болит, а она лежит в постели целыми днями, не приглашая врачей, не принимая лекарств и не желая никого видеть, даже её, Анико, близко к себе не допускает. Доступ к ней имеет только служанка Гульвардис.

Так рассказывала Анико; она чувствовала, что с её обожаемой бабушкой происходит что-то неладное: как же иначе, если она не допускает к себе даже любимую внучку, с которой скоро расстанется?

Приближался день свадьбы Анико. Из Мухрани в Тбилиси и назад скакали гонцы, во дворце суетились, укладывали приданое, готовили свадебные подарки; все с нетерпением ждали торжественного дня. Одна Анна не разделяла общего радостного волнения, словно все происходящее вовсе не касалось её. Накануне отъезда в Мухрани она внезапно объявила, что не сможет присутствовать на свадьбе из-за болезни, и просила передать Тамаре просьбу быть посажёной матерью Анико.

Её поведение удивило и царицу Дареджан. Несмотря на свою беременность, из-за которой врачи запретили ей длительные прогулки, царица спустилась из Сачино во дворец, чтобы навестить Анну. Невестка и золовка с обычной вежливостью приветствовали друг друга. Анна попыталась встать, но Дареджан не разрешила. Внимательно оглядев золовку, она обещала прислать к пей всех лучших врачей Тбилиси.

— Где у тебя болит, милая Анна, около сердца или под лопаткой? Может быть, это болезнь лёгких, которую называют чахоткой? Говорят, что её трудно излечить, но если вывезти больного на свежий воздух, он быстро поправляется.

— Ни у кого в нашем роду не было болезни лёгких, откуда бы ей взяться у меня! — ответила Анна.

— Может быть, лучше отложить свадьбу до рождества? К тому времени ты поправишься, государь освободится отдел, и я, может быть, тоже смогу присутствовать…

Царице Дареджан было ясно, что Анна слегла в постель вовсе не из-за болезни, что её терзает какое-то горе, причину которого Дареджан не могла разгадать. Она была хорошо осведомлена об отношениях между её невесткой и Бесики, и на мгновение у неё мелькнула мысль, что Анна заболела от огорчения по поводу опалы её возлюбленного.

Она решила принять все меры, чтобы выпытать у Ираклия всё, что ему известно. Анна, в свою очередь, почувствовала, что Дареджан считает её болезнь притворной и что она сгорает от желания узнать причину её подавленного настроения. Вскоре явилась и Тамара, которая тут же накинулась на Анну:

— На что это похоже! — возмущалась она. — Как это можно — не присутствовать на свадьбе единственной внучки? Надо ехать, хотя бы даже пришлось отправляться в носилках.

— Конечно, я поеду, поеду, — успокаивала её Анна, — если даже придётся провести весь путь в носилках, в чём, я уверена, нет никакой необходимости…

Анне действительно хотелось быть на свадьбе своей любимицы, но, когда она думала о том, что ей придётся не раз обнимать Анико, губы которой касались шелковистых усов Бесики, в её душе поднималась буря. Ночью, после ухода Дареджан и Тамары, Анна позвала Гульвардис, чтобы узнать от неё, где Анико и как она себя чувствует. Гульвардис доложила госпоже, что Анико примеряет свадебное платье в присутствии царевен Кетеван и Мариам и что они все трое весело и звонко хохочут. Анико, по-видимому, так рада своей свадьбе, что ни о чём другом не думает. Вместо того чтобы проливать слёзы, как подобает невесте, она весело смеётся, как будто собирается на бал.

— Ты не выдумываешь? — удивлённая Анна приподнялась на постели.

— Умереть мне на этом месте, если вру!

— Значит… — Анна замолчала, но Гульвардис и без слов поняла мысль своей госпожи.

— Фи! — презрительно фыркнула она. — Много ли понимают в любви молодые девушки? Они только подражают тому, что вычитали из книг. Нестан-Дареджан любила Тариэля, Тинатин любила Автандила — вот и они, как только завидят привлекательного молодого человека, начинают писать ему любовные письма, клясться в верности. А сами-то ничего не смыслят… ничего не смыслят в любви… Их любовь — детская игра…

— Значит, ты говоришь… Ступай и сейчас же приведи её.

Гульвардис отправилась за Анико. Анна встала с постели и начала одеваться.

Вскоре в комнату ворвалась Анико в сопровождении Кетеван и Мариам. Все трое, увидев Анну на ногах, да ещё в нарядном платье, пришли в восторг, окружили её и едва не задушили в объятиях.

— Тётушка! Милая тётушка! — вперебивку тараторили Кетеван и Мариам. — Ты здорова? Значит, едешь на свадьбу! Едешь?

— Еду, еду, успокойтесь, — отбивалась от них Анна, а затем, со всех сторон оглядев Анико, сказала: — Что это ты нарядилась? Куда торопишься? Сердцу не терпится? Рада? Всё смеёшься…

— А что же мне плакать? — удивилась Анико. — Я рада тому, что вижу тебя здоровой.