— Он отрубит ему и вторую голову…
— Вырастет третья. Эх, милый мой, всё это хорошо, но сразить нам этого дьявола — многоголового дэви — вряд ли удастся.
— Ты всегда так! — разозлился Бесики. — Не отравляй мне хорошего настроения. Разве может что-либо сравниться с тем, что я пережил, видя радость отцов и матерей, когда мы им вернули любимых детей? Это была самая счастливая минута в моей жизни, и, если в будущем мне предстоит смерть за такое дело, я с радостью пойду на такую смерть. «Лучше смерть, но смерть со славой, чем бесславных дней позор», — как говорит Руставели.
— Подумаешь! — усмехнулся Манучар. — Стоит приносить себя в жертву ради этих нечёсаных мужиков.
— Ты опять своё? — разозлился Бесики. — Если уж сам Ираклий, представитель знатнейшего рода, не брезгует рисковать жизнью ради этих крестьян, то что ты за расписное яичко, чтобы тебя катать на ладони?
— Отстань, пожалуйста, — огрызнулся Манучар, — я так замучился и так устал, что пусть даже весь свет погибнет, я и пальцем не пошевельну!
Манучар прошёл в палатку, а Бесики, проводив его насмешливым взглядом, присел на камень и обвёл взглядом местность. Горы изрезанным силуэтом окружали широкую долину, по которой лентой серебрилась Арагва. На вершине остроконечной скалы гигантским орлом виднелся монастырь Джевари, а направо в самом городе Мцхете возвышалась громадная церковь Светицховели, вокруг которой, как цыплята около курицы, ютились маленькие домики и небольшие церковки. Лёгкий ветерок приносил запах выжженных солнцем полей. Звенели цикады, а снизу, от берега реки, доносилось кваканье лягушек. На небе одна за другой зажигались звёзды, а там, вдали, на востоке, непрерывные вспышки молний насквозь пронизывали густые кучи облаков.
«Ах, до чего это красиво! — подумал Бесики. — Как прекрасна жизнь!»
Он почувствовал приятную истому во всём теле, прислонившись к камню, и, не переставая любоваться чарующим видом окрестностей, так стремительно заснул, что на другое утро, когда первые лучи солнца ударили ему в глаза и он проснулся, долго не мог вспомнить, каким образом он очутился вне своей палатки.
Положительные результаты воинского призыва нс замедлили сказаться и по неожиданности своей произвели впечатление чуда.
Почти одновременно с уничтожением разбойничьей шайки около Гартискари была рассеяна другая шайка горцев, недалеко от Сурами. Вскоре из Кахетии прискакал гонец и сообщил, что истреблены одна за другой ещё две разбойничьи шайки.
Лучшие дагестанские удальцы взялись за оружие, чтобы отомстить за гибель отцов и братьев. Три тысячи человек разделились на шесть отрядов и одновременно с разных сторон напали на Грузию. Но напасть-то они напали, а вырваться назад не могли — попали в ловушку. Едва ли из каждого отряда вернулось домой десять человек.
Лезгинские села огласились плачем. На этот раз взялись за оружие седобородые богатыри, испытанные в битвах. Старые орлы стали скликать собратьев и всю зиму готовили их к бою.
Двенадцать тысяч лезгин появилось у границ Картли и Кахетии. Шесть тысяч горцев напали со стороны Белакани, три тысячи — из Ахалциха и ещё три тысячи — со стороны Дигори. Но на границе между Кахетией и Чари-Белакани горцев встретил царевич Леван, ахалцихское направление было преграждено Давидом Орбелиани, а около Крцхинвали на них напал Агабаб Эристави. Снова горцы были разгромлены. Лишь пятьсот или шестьсот человек вернулось назад.
Снова — на этот раз небольшими отрядами — попытались напасть на Грузию растерявшиеся разбойники. И снова им был учинён ужасный разгром. Все дороги в Грузию оказались закрытыми; в лесах не было возможности укрыться, и куда бы ни кидались их небольшие отряды, всюду их ждала гибель.
Нападения горцев становились всё реже и реже и, наконец, совсем прекратились.
Вся страна вздохнула с облегчением. На полях Грузии вновь зазвучали трудовые песни. Пахари без страха шли за плугом, сеятели бросали в землю зерно, жнецы снимали урожай. Маленькие пастухи смело выгоняли свои стада на тучные луга. Люди перестали брать с собой в дорогу оружие. Женщины безбоязненно носили обед своим мужьям на отдалённые поля. Постепенно наладилась жизнь, участились пиры и веселье, деревни отстроились, в маленьких городах появились купцы с чужеземными тканями, с металлическими изделиями и всяким красным товаром. Они продавали свой товар и скупали для вывоза в чужие страны, в том числе и в Россию, растительные краски, шёлк-сырец, вино, шерсть, хлопок, пшеницу.