Бесики

Дугаба, крепостной царицы Дареджан, проснулся и начал протирать глаза. Обычно он вставал с рассветом, но сегодня поднялся, когда ещё было темно. Вчера в селение Лило примчался царский гонец и сообщил, что Ираклий изволил выступить в поход против турок и созывает ополчение. Всем, бывавшим с ним в походах удальцам, у которых оружие и кони были в исправности, приказывалось немедленно собраться и под начальством юзбашей, или сотских, явиться кому в Тбилиси, кому в Мцхету к своим сардарам.

В самый разгар пахоты людям было не до походов, но крестьяне подчинялись приказу. С пахотой, как это уже не раз бывало, справлялись теперь старики и дети.

Дугаба окликнул своего младшего сына, который спал сладким сном, и приказал развести огонь в очаге. Жена Дугабы уже одевалась в темноте. Босой мальчик, зевая и почёсываясь, подошёл к очагу и разворошил золу. Горячие угли ещё краснели. Мальчик нащупал хворост, мелко наломал тонкие прутья и, бросив их на угли, принялся раздувать огонь. Вспыхнуло пламя и озарило просторный крестьянский дом — дарбази. Это было большое четырёхугольное помещение без окон (в те времена большинство карталинских и кахетинских домов строилось в виде землянок) с большим куполом. В центре купола зияло небольшое отверстие, через которое проникал дневной свет и выходил дым. Помещение разделялось на две части деревянной балкой, которая посредине подпиралась толстым украшенным резьбою столбом — «деда-бодзи», что в переводе означает: мать-столб. В дощатых закопчённых стенах были вделаны шкафчики и полки, где хранились утварь и посуда. Просторные нары из толстых досок блестели, как отполированные. На этих нарах спала вся семья.

Вторая половина дарбази предназначалась для скота и птиц. Куры располагались на жердях, а гуси и утки бродили где попало, чаще у очагов, где потеплее.

Когда Гига начал разводить огонь, гуси с криком разбежались по углам. Успокоившись, они собрались в кучу и, следя за мальчиком, завели беседу на своём гусином языке. Посмотрит один из них на мальчика и проговорит скороговоркой соседу: «Вит-вит, вит-вит», а сосед отвечает: «Вит-ви-ви-вит», а затем оба долго смотрят на происходящее.

Вскоре проснулась и вся семья Дугабы, и жена начала молиться и класть земные поклоны; дочь загромыхала посудой, а старший двенадцатилетний сын Вано подавал отцу то чоху, то обувь, то пояс с кинжалом, то ятаган, то ружьё и пистолет. Дугаба быстро одевался, давая наставления сыну:

— Смотри, сынок, теперь ты, вместо меня, старший в семье (при этих словах жена Дугабы всплакнула, она вспомнила своих двух сыновей, погибших в боях). Сперва вспашете незаливные луга, а потом уже целину у реки. Если, бог даст, вернусь невредимым из похода, принесу тебе ружьё. — Потом, повернувшись к жене, сказал сурово: — Довольно тебе молиться! Положи хлеба на дорогу в хурджины.

— О господи, — простонала жена Дугабы, ещё раз перекрестилась, встала и принялась за дело, — и зачем ты породил нас на свет? Всю жизнь — в тревоге. Всё время — война, походы…

— Не тужи, жена, — приободрил её Дугаба, — сейчас поход будет похож на прогулку. С нами — русские войска…

— Давно я слышу — «русские, русские», а их и не видно.

— Как же не видно? — возмутился Дугаба. — С зимы, говорят, в Душети стоят лагерем. Сосед Кикола своими глазами их видел. Чудеса рассказывает. Они пушки привезли — на больших колёсах, в конской упряжи, не так, как у нас — на волах…

— Бог им в помощь, если они христиане.

— Конечно, христиане! Ну, жена, клади в хурджины сыр, ветчину да не забудь походный бурдюк с вином.

— Сыр, ветчину в пост? — удивилась жена.

— Через неделю — святая пасха, а поход наш, ты думаешь, на два дня? Быть может, и через месяц не вернусь. Да, кстати, и чурчхел да яблок не позабудь положить. Мы с русскими вместе будем пасху справлять. Надо же угостить их… Ну, сынок, — обратился опять Дугаба к старшему сыну, — давай коня и с богом. Табунщики, наверное, уже пригнали лошадей.

На дворе было ещё темно, хотя звёзды уже погасли и на востоке небо стало стеклянно прозрачным. Тянуло холодом, и мальчик, задрожав, запрыгал на месте, чтобы согреться. В деревне, о существовании которой можно было узнать только по поднимающимся из-под земли дымкам, слышался лай собак, пение петухов и голоса соседей.

По отдалённому топоту мальчик догадался, где находился пригнанный табун, и бегом направился туда. Он быстро разыскал отцовского буланого коня, который, узнав мальчика, дохнул на него тёплой струёй воздуха и заржал. Мальчик, схватившись за гриву лошади, проворно вскочил на коня и прискакал домой. Отец уже дожидался с седлом в руках. Пока Дугаба седлал коня, Вано принёс в корытце овса и начал с руки кормить лошадь. Отец, смеясь, сказал сыну:

— Поставь на землю, сам дотянется.

Но мальчик продолжал держать корыто в руках, пока лошадь не съела весь овёс и не стала искать губами зёрнышки на дне корыта.