Они заглянули в палатку Тотлебена. Граф сидел в расстёгнутом мундире у стола и при свече читал какую-то бумагу. Увидев Львова и Рейнегса, он положил бумагу на стол и пригласил их зайти.
— Уехал Салават? — спросил он Рейнегса.
— Уехать-то уехал, но… — со вздохом покачал головой Рейнегс.
— Не тревожьтесь. Вы можете считать, что он уже привёз то, что ему поручили, — успокоил его Тотлебен. Затем обратился к Львову: — Ну, капитан, что вы мне скажете нового?
— Ваше превосходительство, у меня к вам экстренное дело, и — он посмотрел на Рейнегса — мне бы хотелось побеседовать с вами с глазу на глаз.
Тотлебен с некоторым удивлением взглянул на Львова, потом глазами указал Рейнегсу на выход. Тот нехотя покинул палатку.
— Можете спать спокойно! — крикнул ему вдогонку Тотлебен. — Завтра утром я сообщу вам обо всём.
— Нет, ваше превосходительство, — ответил Рейнегс, — я лучше подожду Салавата на аванпостах. Я не успокоюсь до тех пор, пока…
— Хорошо, хорошо, — прервал его Тотлебен, — буду ждать вас с Салаватом вместе.
Рейнегс вышел.
— Я слушаю вас, капитан, — сказал Тотлебен Львову. — Садитесь вот тут, на постель.
Львов сел и с дрожью в голосе рассказал всё, что он узнал от Чоглокова. Тотлебен слушал молча. Выражение его лица не менялось.
Когда Львов кончил своё донесение, генерал некоторое время молчал, пристально глядя на пламя свечи, которое моментами распластывалось и трепетало, как бабочка.
— Я вам очень благодарен, капитан, — медленно сказал Тотлебен. — Благодарю вас за преданность, но я уже в курсе событий…
Он взял со стола бумагу и протянул Львову.
— Что это, ваше превосходительство?
— Приказ об аресте заговорщиков. Майор Ременников, поручик Дегралье и остальные будут арестованы этой же ночью. Благодаря бдительности и преданности майора Жолубова и Карпа преступный замысел заблаговременно обнаружен. Но и вам я очень благодарен, капитан.
— Что вы, генерал! Это была моя обязанность как солдата. Едва я узнал об этой гнусной затее, как сейчас же поспешил к вам.
— И Чоглокова арестую вместе с ними, несмотря на то, что он имеет при дворе сильных покровителей.
— Чоглоков уверяет, что он третье лицо в империи после императрицы и престолонаследника, — улыбаясь, сказал Львов, — Неужели этому можно поверить, ваше превосходительство?
— Это, конечно, абсурд, но при дворе ему покровительствуют несколько влиятельных лиц.
— Быть может, лучше не арестовывать пока Чоглокова, ваше превосходительство? Если у него на самом деле…
— Это ничего не значит, — прервал Тотлебен. — Я не боюсь его покровителей. Хотя, впрочем, посмотрим… Раз главари будут у меня в руках, он неопасен.
На дворе послышался какой-то шум. Потом в палатку вбежал Рейнегс, тяжело дыша.
— Что случилось? — спросил встревоженный Тотлебен.
— Ваше превосходительство, лошадь Салавата без седока прискакала в лагерь, — еле выговорил Рейнегс и беспомощно опустился на постель.
— Как без седока? А где же всадник?
— Лошадь не умеет говорить, ваше превосходительство.
В грузинском лагере распространился слух, что между царём и генералом Тотлебеном возник разлад.
Войско собралось к пасхальной заутрене. Служба шла в большой палатке из белых полотнищ, которая освещалась множеством свечей и в темноте казалась огромным фонарём. Внутри палатки находился только Ираклий с приближёнными, сардары же и воины стояли снаружи у откинутого полога и оттуда слушали богослужение. Заутреня давно уже шла, когда в последних рядах началась тревога.
Мандатур царя, пробившись через толпу, прошёл в передние ряды и что-то шепнул Давиду. Тот с удивлением взглянул на мандатура, затем вызвал из палатки царевича Левана, и все трое направились к крепости.
— Он ранен? — спросил Леван мандатура.
— Нет, было вывихнуто плечо, но потом само вправилось. Наш лекарь Турманидзе говорит, что боль пройдёт дня через два.
— А преступник?
— Тоже там. Не похож он на русского, азиат, должно быть.
Они миновали подъём и вошли в крепостную башню.
Посреди башни горел огонь. Бесики сидел у очага на низенькой скамье. Его левую руку поддерживал на весу свёрнутый шёлковый платок.
— Расскажи, расскажи, как всё произошло? — с нетерпением обратился к нему Давид.
— Возвращался из Сурами. Ехал рысью. Потом, задумавшись, пустил коня шагом. Вот мысли, должно быть, и помешали мне услышать, как подкрадывается ко мне этот разбойник.
— Какой разбойник? — недоумевая, спросил Леван.
— А вот он там, в углу, — кивнул головой Бесики.
Леван и Давид только теперь заметили связанного калмыка, который, прижавшись к стене, сверкающими, как у волка, глазами глядел на беседующих.