Бесхозные Лондоны

– …а кто это вам разрешил чужие лондоны вот так просто смотреть?

Теряюсь, тут же спохватываюсь:

– И хорошо, что посмотрел, не посмотрел, хуже бы было… А тут есть такие лондоны… гхм… как бы это сказать-то… ну вот человек в Лондон попадает – он чему удивляется?

– Гхм… ну, вы меня прям огорошили… чему… я вот первый раз попал, как-то и не впечатлило ничего… ну, Биг Бен и Биг Бен, ну и что… а нет, по улице прохожу, а там перед баром Шалтай-Болтай на стене сидит, уж не помню, из чего его там сделали… прикольно так…

– Ну вот. Каждый человек в Лондон попадает, он чему-то удивляется, а что-то для него дело привычное, вот видели вы, чтобы человек смотрел на асфальт – и восхищался? А на деревья? А на камни?

– Ну, может, на ферме на какой жил, где асфальта отродясь не было. Или в Африке в какой, где деревья совсем другие, а тут первый раз березу увидел…

…а если всему удивляется, откуда приехал?

– А что, есть такие?

– Имеются.

– И… много?

Называю цифру.

– Нехило… А вы с нулями не ошиблись?

– Точно, ошибся… там еще два нуля…

– Ничего себе… и кто это может быть, по-вашему?

Молчу.

Понимаю, что мне сказать нечего.

Дважды Си

«Падай, ты убита».

Три слова.

Падай.

Ты.

Убита.

Как в детской игре, когда целятся в кого-то, или палочкой ткнут и —

– Падай, ты убита!

Дважды Си мотает головой:

– Нет. Нет.

Встает.

(Её на землю бросили).

Идет.

Как ни в чем не бывало.

Только что бросивший её на землю оторопело смотрит, не верит, не понимает.

«Падай, ты убита».

Это ей говорят.

Там говорят.

Дважды Си не согласна:

– Нет. Нет.

Там ей пытаются объяснить, что это ну уже просто неприлично, тебя убили, так падай, а то что такое, её убили, а она тут разгуливает…

Дважды Си снова повторяет:

– Нет. Слышали вы? Нет!

Там говорят слово.

Одно-единственное слово:

«Франц».

Дважды Си срывается на крик – мысленный, беззвучный:

– Не смейте… не смейте его трогать!

«Тогда…»

Дважды Си всё понимает.

Хватается за грудь.

Падает, кажется, убедительно, давится собственным голосом:

– Ирма… Ирма!

И всё, и нет никакой Ирмы, ничего нет…

А за месяц до этого.

Дважды Си падает на колени, заламывает руки, смотрит на полную луну:

– Не надо… пожалуйста… не надо…

А там говорят:

«Пора».

Дважды Си сжимает зубы, тёмные волосы разметались по плечам:

– Нет… нет! Нет!

А там говорят:

«Франц».

– Вы… вы… вы… только посмейте… да только посмейте… да вы… вы…

…отличалась замкнутостью, со временем всё больше уходила в себя…

«Ну что у тебя там?»

Это там спрашивают.

– Не получается у меня с ними… ну не получается…

Это дважды Си.

«Надо, чтобы получилось. Или хочешь, чтобы от нас одни руины остались?»

– Да не понимаю я их…

Это снова дважды Си.

«Надо понять… надо…»

Кто-то зовет дважды Си по имени. Не по такому, сложному, с титулами, а по простому, по настоящему её имени.

Не кто-то.

Франц.

Дважды Си обнимает Франца, прижимается губами к щеке.

Дважды Си понимает…

А до этого.

Дважды Си беспомощно заламывает руки.

– Нет… об этом и речи быть не может!

– Мам, я взрослый уже… и она взрослая…

– Если ты это сделаешь, я не выдержу, слышишь, не выдержу!

Дважды Си плачет.

Смотрит на сына.

Уже понимает:

Он это сделает.

Лидерцы недоверчиво смотрят на чужаков, удивляются, глазам своим не верят. Да правда что, где это видано, где это слыхано, парень и девушка на болото идут в ночную тьму. Кто-то из лидерцев замечает кровь, текущую изо рта парня, начинает понимать…

Парень говорит, хрипит, плюется кровью.

Говорит, что он сын дважды Си.

А это женщина его.

Радуются лидерцы.

Пышут звездами.

Ишь, кто пришел.

А еще до этого.

– Изведу я тебя… изведу… сама отсюда бегом убежишь…

Это Мудрость шепчет.

Её так зовут – Мудрость.

Смотрит на дважды Си, с ненавистью смотрит, шепчет:

– Сама сбежишь, еще просить будешь, чтобы отпустили…

Дважды Си дергает плечиком, уходит. Мудрость сжимает зубы – нет, нет, не позволит она девчонке этой овладеть думами короля.

Вечереет, последние лучи заката золотят вершину Айскугель, где лежит закованный в вечные льды родной город Мудрости, Таннен-Э. Мудрость мысленно кивает тем, на вершине, не беспокойтесь, не подведу…

А потом…

– Миленький, я тебя попросить хочу…

Это дважды Си.

Забирается на кровать к Францу.

Ложится на грудь.

Чарует, лихоманит, околдовывает, это дважды Си хорошо умеет…

Франц не верит, не понимает, пытается что-то возразить, не может.

Дважды Си свое дело знает.

Придет на постель, на грудь ляжет, душу высосет…

Франц повторяет, как в тумане:

– Позволить им… самим решать… внутренние вопросы…

– Ваше величество, это безумие…

Это на следующий день.

– Вы же знаете, я не терплю возражений.

Это Франц.

– Спасены! Спасены!

Лидерцы ликуют.

Носятся в темноте ночи, оставляя за собой звездный след, сжимают в когтистых лапках вечерние газеты, которые уже начинают тлеть.

– Спасены! Спасен наш народ!

Мудрость рвет и мечет.

В бессильной злобе смотрит на вершину Айскугель, что-то скажет она в Таннен-Э…

А до этого что было…

Дважды Си обнимает Франца, прижимается к нему губами.

Дважды Си знает, что делать.

Сердце дважды Си сладко трепещет.

А до этого…

Дважды Си яркой звездой падает в трубу, печной искрой разгорается в очаге, оглядывается.

Вот он, спит на постели.

Дважды Си пробует на языке имя.

– Франц.

Так ей сказали.