Бесконечная. Чужие (СИ)

Закусываем тортом «Катика», как гласит красивая бело-кремовая с завитушками надпись поверх шоколадной помадки с розочками из масляного крема. Папа из года в год приносит мне один и тот же именной именинный торт, который берет на заказ. По его словам, это торт «типа «сказка» и его любимый еще с детства. За эти годы и мне пришлось узнать его и тоже полюбить.

Сегодня ввиду наличия отсутствия Пины, девчонок и смывшегося ранее Эрни съесть торта приходится заметно больше, чем обычно. Папа пичкает меня, приговаривая, что сегодня хоть наедимся как следует, а то завтра он уже будет несвежим. И не знаю, как в меня влезает. Под конец папа спохватывается, вспоминает про маму и разрешает оставить ей небольшой кусочек. С радостью и облегчением ставлю торт в холодильник, не признаваясь, что мамы сегодня не будет.

В отличие от Пины или кто еще там у них «свалился», мама реально болеет. У нее гнойная ангина, подцепленная, вероятно, от одного из учеников, ее репетиторных, то есть, репетируемых. Узнав об этом вчера, я недовольно горланила, что приду к ней сама, буду ухаживать и т. д. Мне было отказано в решительной, почти резкой форме под угрозой лишения наследства, как если бы оно в принципе было. Сегодня поздравления самого дорогого мне на свете человека я тоже вынуждена выслушивать по телефону. Мама отказывается даже от видео-звонка, и невзирая на мои заверения, что даже больная она самая красивая, серьезно, «как большую», просит меня не паясничать.

Итак, я веду с мамой поздравительный разговор, когда «стучится» входящий звонок. Номер незнакомый, поэтому разговора с мамой я не прерываю – это она у нас болеет, но именно мне остро необходимо услышать ее голос и слова поддержки.

- Толя был?.. Один?.. Долго сидели?..

- Мы тебе оставили, - говорю.

- «Катику»? Спасибо...

Голос у мамы такой слабый, что мне хочется начхать на ее запреты и прискакать сейчас же. Будем с утра до вечера надуваться чаем и смотреть сериалы, пока не уснем. Только чур – не про рождественское, а то и так запарило оно. Но мама лучше кого бы то ни было знает, что в день моего рожденья не стоит упоминать Рождество. Лучше всего делать вид, что сейчас вообще другой зимний месяц, например, январь.

- В морозилку поставь, - советует мама. – Поем, когда у тебя буду.

Мне снова звонят – мама слышит звонок, как и в первый раз, и торопливо прерывает разговор. Вероятно, ей просто больно говорить. Я настаиваю, что, мол, подождут, а сама подходить не собираюсь.

Но мама очень авторитетна:

- Давай-давай. Кто это там такой настойчивый?

- Ми-ха... – произношу задумчиво, по складам, будто впервые читая его имя.

Надеюсь, мама не слышала? Но мама, хоть и слышала, все же не набрасывается на меня в негодовании, мол, чтоб не смела на этот звонок отвечать, не думала даже.

Говорит только тихонько:

- Ну надо же.

Голос ее звучит удивленно и немного задумчиво.

Я прощаюсь, заметив, что теперь ей нужно чаю, затем снова прополоскать, попшикать спреем и поспать.

- Катюш, я справлюсь, - почти недовольно отвечает мама.

Она, наверно, как и все учителя, не любит, когда ее поучают или пытаются опекать. На прощание снова напоминает, чтобы я не забыла заморозить торт.

Миха ждет долго, но дожидается своей очереди.

Слушать его поздравления у меня охоты нет – он каждый год желает мне «найти и максимально реализовать себя». Совет дельный, но он, по-видимому, считает, что мне это так до сих пор и не удалось, потому что сегодня опять желает то же самое.

Милостиво принимаю его поздравления и, занудившись говорить с ним, зачем-то покашливаю – мол, приболела.

Не люблю врать про собственное состояние здоровье – после выкидыша почему-то стала суеверной, но сейчас вру и самой себе, что придумала это из солидарности с мамой.

- Но у тебя же не корона?

- А ты что, приехать собирался?

Зачем я это ляпнула, не знаю. Уж точно не потому, что мне этого хотелось. Может, наоборот – не хотелось и я озвучила свои наихудшие опасения.

- Да н-нет, - удивленно смущается Миха.

- Вроде не корона, - придаю своему невозмутимому тону оттенок нарочитой халатности, а его замешательства будто специально не замечаю. – Непохоже.

Представляю, как он сейчас внутренне раздражается – почему же я не делаю тест? С этой мыслью на меня находит глупое злорадство, от которого хочется хихикать.

Когда мы были женаты, издеваться над Михой не было смысла, да и удовольствия тоже. Возможно, я просто любила его, поэтому свыклась с тем, что он амбициозный зануда, сноб и перфекционист, который ни в чем не терпит отклонений. Сейчас я подкалываю его со скучающе-ленивым кайфом и недоумеваю, как раньше жила с ним и даже собиралась родить от него ребенка, который, возможно, во всем был бы на него похож.

Естественно, Миха не верит, что у меня «не корона». Словно опасаясь, что заразиться и по телефону можно, он несколько поспешно завершает свой поздравительный звонок.

Ну вот, «думаю» желтому трамваю, светящемуся через дорогу в темноте декабрьского вечера, кажется, все поздравления на сегодня получила. Трамвай не обнаруживает желания добавить свои и трогается с места.