Пока Бастиан бродил под светлым куполом этого леса, он старался не наступать на сверкающие ростки, но вскоре оказалось, что это невозможно. Здесь просто не было места шириной в ступню, где бы что-то не всходило. И тогда он беззаботно двинулся дальше, туда, где гигантские стволы не преграждали ему путь.
Бастиан наслаждался своей красотой. То, что не было никого, кто бы им восхищался, ему совсем не мешало. Наоборот, он был рад, что эта радость принадлежит ему одному. Ему было совершенно безразлично восхищение тех, кто прежде над ним насмехался. Теперь уже нет. Он думал о них чуть ли не с сочувствием.
В этом лесу, где не было смены времен года, не чередовались дни и ночи, ощущение времени было совсем другим, не таким, к какому привык Бастиан. И поэтому он не знал, как долго уже здесь гуляет. Но постепенно его радость от сознания собственной красоты превратилась во что-то другое: это казалось ему чем-то само собой разумеющимся. Не то чтобы он стал менее счастлив, просто ему казалось, что так было всегда.
Это имело свою причину, которую Бастиану суждено было узнать гораздо, гораздо позже, а сейчас он о ней и не догадывался. Из-за красоты, которая была ему дарована, он постепенно забывал то, что был когда-то толстым и кривоногим.
Но даже если бы он что-то об этом и помнил, то был бы не особо расположен к подобным воспоминаниям. Впрочем, забывание происходило совершенно незаметно. И когда воспоминание исчезло полностью, Бастиану стало казаться, что он всегда был таким, как сейчас. И именно поэтому его желание быть красивым ушло — того, что уже есть, не желают.
Едва он достиг этого, как тут же ощутил некоторую неудовлетворенность, и в нём проснулось новое желание. Быть только красивым — это, собственно говоря, ничего не значит! Он хотел быть ещё и сильным, сильнее всех. Самым сильным на свете!
Гуляя по Ночному Лесу Перелину, он почувствовал голод. Он сорвал несколько светящихся фруктов причудливой формы и осторожно попробовал, съедобны ли они. Оказалось, что не только съедобны! Он с удовлетворением отметил, что они исключительно вкусны: некоторые терпкие, некоторые сладкие, другие с горчинкой, но все в высшей степени аппетитные. Он срывал их по дороге, и ел один за другим, и при этом чувствовал, как чудесная сила разливается по всему телу.
Тем временем мерцающий подлесок вокруг него стал таким густым, что преградил ему путь со всех сторон. К тому же сверху стали свешиваться лианы и воздушные корни, переплетаясь вместе с кустарником и образуя непроходимые дебри. Бастиан пробивал себе дорогу ребром ладони, и заросли рассекались его рукой, словно ножом-мачете. Сразу за ним брешь смыкалась, будто её и не было.
Он шел дальше, но стена исполинских деревьев преградила ему путь — стволы их были вплотную прижаты друг к другу.
Бастиан взялся обеими руками и… раздвинул два ствола! Сразу за ним они тут же бесшумно сомкнулись.
Бастиан испустил дикий ликующий крик.
Он был хозяином девственного леса!
Некоторое время он развлекался тем, что пробивал себе дорогу сквозь джунгли, словно слон, услышавший Великий Зов. Его силы не иссякали, и он не останавливался ни на миг, чтобы перевести дух. У него не кололо в боку, сердце бешено не колотилось, он даже не вспотел.
Наконец он досыта набушевался, и его охватило желание оглядеть своё царство, Перелин, с высоты, чтобы узнать, как далеко он уже простирается. Он посмотрел вверх, примериваясь, поплевал на руки, ухватился за лиану и начал подниматься легко и просто: рука за рукой, без ног, как видел он у цирковых артистов. Будто поблекшую картину из памяти давно ушедших дней, он на миг увидел себя на уроке физкультуры, как он болтается, словно мешок с мукой, на нижнем конце каната под довольный гогот всего класса. Он усмехнулся. Сейчас они, конечно, рты бы пораскрывали, если бы его увидели. Они бы гордились знакомством с ним. Но он бы даже не обращал на них внимания.
Ни разу не передохнув, он, наконец, добрался до ветки, с которой свисала лиана. Он уселся на ней верхом. Ветка была толщиной с бочку и светилась изнутри красноватым светом. Бастиан осторожно поднялся на ноги, и, балансируя, двинулся к стволу. Путь ему вновь преградили густые дебри лиан, но он без труда проходил сквозь них.
Здесь, наверху, ствол по-прежнему оставался толстым, таким, что его не смогли бы обхватить и пять человек. До следующей ветки, которая была выше и отходила от ствола с другой стороны, Бастиан с места дотянуться не мог. Тогда, спрыгнув, он повис на воздушном корне и раскачивался на нём до тех пор, пока не ухватился за ветку, совершив ещё один рискованный прыжок. Оттуда он смог дотянуться и до следующей. Он был уже на очень большой высоте среди ветвей, не менее ста метров, но мерцающая крона дерева не позволяла ничего разглядеть внизу.