Бесконечная история

Бастиан подошел к дверям, но перед тем, как их открыть, ещё раз обернулся.

Граограман опустился на черную каменную глыбу, и теперь он сам был черным, как скала. Голосом, который превратился в шепот, он проговорил:

— Послушай, господин, возможно, что до тебя донесутся звуки, которых ты испугаешься. Но не беспокойся! С тобой ничего не случится, пока на тебе Знак.

Бастиан кивнул и вошел в двери.

Перед ним была великолепно украшенная комната. Пол был устлан мягкими, красочными коврами. Стройные колонны, поддерживающие дугообразный свод — покрыты золотой мозаикой, в которой тысячами бликов отражался огонь светильников, который и здесь переливался всеми цветами радуги. В углу стоял широкий диван с мягкими одеялами и всевозможными подушками, а над ним был натянут полог небесно-голубого шелка. В другом углу в каменном полу был высечен бассейн, в котором дымилась золотистая сверкающая жидкость. На низком столике стояли блюда и вазы с кушаньями, графин с рубиново-красным напитком и золотой кубок.

Бастиан уселся по-турецки возле столика и принялся за еду. Напиток был терпким и крепким и чудесным образом утолял жажду. Все блюда были ему совершенно незнакомы. Он бы не смог сказать, были ли это пирожки или крупные стручки, или орехи. Некоторые были похожи на тыкву или дыню, но вкус был абсолютно другой — острый и пряный. Всё это возбуждало аппетит и было на редкость вкусно. Бастиан ел, пока не насытился.

Потом он разделся — не снял только Знак — и спустился в бассейн. Некоторое время он плескался в светящейся воде, умывался, нырял вглубь и фыркал, как морж. Он обнаружил забавные бутылочки, которые стояли на краю бассейна, и решил, что это эссенции для купания. Недолго думая, он налил понемногу из каждой в воду. По поверхности несколько раз пробежали, слегка дымясь, зеленые, красные и желтые язычки пламени. Запахло смолой и горькими травами.

Наконец Бастиан вышел из бассейна, вытерся мягким полотенцем — оно лежало наготове — и оделся. Причем ему показалось, что свет в светильниках вдруг стал менее ярким. И тут до него донесся звук, от которого по спине побежали мурашки: скрежет и треск, будто большая скала разламывается льдом. Звук этот замирал в стоне, который становился всё тише и тише.

Бастиан вслушивался, и сердце его колотилось. Он вспомнил слова Граограмана о том, что ему не о чем беспокоиться.

Звук не повторялся. Но тишина была ещё ужаснее. Он должен узнать, что же случилось!

Он открыл дверцу спальной и заглянул в большую пещеру. Сперва он не заметил никаких изменений, кроме того, что светильники горели тускло и их свет стал пульсировать, словно замедляющиеся удары сердца. Лев сидел всё в той же позе на черной каменной глыбе и, казалось, смотрел на Бастиана.

— Граограман! — тихо окликнул его Бастиан. — Что здесь происходит? Что это был за звук? Это ты был?

Лев не отвечал и не шевелился, но пока Бастиан шел к нему, следил за ним глазами.

Бастиан нерешительно протянул руку, чтобы погладить гриву, но едва её коснулся, в испуге отпрянул. Она была твердой и холодной как лед, словно черная скала. Такими же на ощупь были и морда, и лапы Граограмана.

Бастиан не знал, что ему делать. Он увидел, что черные каменные створки большой двери медленно растворились. Только когда он оказался в длинном темном коридоре и стал подниматься по лестнице, он задал себе вопрос, что ему, собственно, нужно там, снаружи. Ведь в этой пустыне нет никого, кто бы мог спасти Граограмана.

Но пустыни там больше не было!

В ночной тьме повсюду что-то мерцало и поблескивало. Миллионы крошечных ростков прорастали из песчинок, которые снова становились семенами. Перелин, Ночной Лес, снова начал расти!

Бастиан вдруг догадался, что с этим как-то связано оцепенение Граограмана.

Он вернулся в пещеру. Свет в светильниках лишь изредка и очень слабо вздрагивал. Он подошел ко Льву, обвил руками его могучую шею и уткнулся лицом в его морду.

Теперь и глаза Льва были черными и мертвыми, как скала. Граограман окаменел. Огонь в светильниках вздрогнул в последний раз, и стало темно, как в гробу. Бастиан горько заплакал, и каменная морда Льва стала мокрой от его слёз. Потом он свернулся калачиком между огромными лапами Льва и уснул.

XV. Граограман, Пестрая Смерть

— О, господин! — раздался громыхающий голос Льва. — Ты провел так всю ночь?

Бастиан приподнялся и протер глаза. Он сидел между лапами Льва, и Граограман наклонил к нему морду. Во взгляде его было изумление. Его шерсть всё ещё была черной, как каменная глыба, на которой он сидел, но глаза сияли. Светильники в пещере зажглись вновь.

— А я…я думал, — запинаясь, пробормотал Бастиан, — ты окаменел.

— Так оно и было, — ответил Лев. — Я умираю каждый раз, когда наступает ночь, и каждое утро пробуждаюсь вновь.

— Я думал, это навсегда, — пояснил Бастиан.

— Это всякий раз навсегда, — загадочно ответил Граограман.