Читаем Бесконечная шутка полностью

Нет, понимаешь, вообще не было никаких картриджей или образцов Найденной Драмы. Это все прикол. Все, что было, – ты и пара подпевал, вроде Лита и Дюкетта, брали телефонную книгу метрополии Бостона, вырывали из «Белых страниц» случайную страницу, пришпиливали к стенке, а потом Аист бросал в нее дротик. В страницу. И в какое имя попадал, тот и становился субъектом Найденной Драмы. И что происходит за следующие час-полтора с протагонистом с именем, в которое ты попал дротиком, – и есть Драма. А когда полтора часа проходят, ты идешь квасить с критиками, которые с хохотом поздравляют тебя с достижением пределов в Неореализме.

Вопрос.

Ты во время Драмы делаешь что хочешь. Тебя там нет. Никто не знает, что делает имя из телефонной книги.

Вопрос.

Теория прикола в том, что зрителей, режиссера, сцены и мизансцены нет потому, что, как заявляли Чокнутый Аист и его подпевалы, в Реальности этого тоже ничего нет. И протагонист не знает, что он протагонист в Найденной Драме, потому что и в Реальности никто не думает, что участвует в какой-то Драме.

Вопрос.

Почти никто. Это ты очень хорошо подметила. Почти никто. Я хочу рискнуть и признаться, что мне немного не по себе.

Вопрос.

Боюсь, это прозвучит по-сексистски или обидно. Я часто общался с очень, очень красивыми женщинами, но не привык, чтобы они были действительно проницательными, и остроумными, и политически подкованными, и глубокими, и со множеством уровней, и пугающе интеллигентными. Прости, если это по-сексистски. Просто говорю по опыту. Я просто говорю правду и рискую, что ты примешь меня за какого-то стереотипного неандертальского спортсмена или сексистского клоуна.

Вопрос.

Абсолютно нет, нет, ничего не записывали и не снимали. Ведь Реальность существует без камер, в этом и прикол, я опять подчеркну. Никто даже не знал, что делает мужик из телефонной книги, никто не знал, в чем там заключается Драма. Хотя им и нравилось пофантазировать, когда все по окончании шли пить и делать вид, что рецензируют ход Драмы. Сам обычно представлял, что мужик просто сидит и смотрит картриджи, или считает какие-нибудь узоры на обоях, или смотрит в окно. Вполне возможно даже, что имя, в которое попали дротиком, принадлежит кому-то умершему в последний год, и телефонную книгу еще не успели обновить, и вот тебе мужик, который помер и просто случайное имя из телефонной книги, и при этом субъект того, что люди в течение нескольких месяцев – пока Самому не стало слишком сложно сдерживать смех или наскучило отмщение критикам, потому что они послушно поднимали на знамена – не просто критики в теме прикола, но и настоящие академики на постоянном контракте, которые отрабатывали контракт тем, что оценивали, осуждали или поднимали на знамена, – они поднимали это на знамена как предел авангардного Неореализма и говорили, может, Аист заслуживает переоценки, за Драму без зрителей, но с ничего не подозревающими актерами, которые вполне могли уже переехать или умереть. Некий Чокнутый Аист отхватил два гранта, а потом нажил кучу врагов, потому что отказался их возвращать после того, как розыгрыш как бы разоблачили. Все это какое-то сумасшествие, если подумать. Он раздал грантовые деньги за Найденную Драму парочке местных импровизационных трупп. Он их не то чтобы прикарманил. Не то чтобы они ему были нужны. По-моему, особенно ему нравилась мысль, что звезда шоу вполне могла уже переехать или недавно умереть, а проверить это никак нельзя.

146. См., например, первую нарративную коллаборацию Инканденцы с «Инфернатроном» из Канады – анимированное «Брачное соглашение между Раем и Адом», созданное на пике его антиконфлюэнциального периода, – частный релиз до э. с., студия LMP.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги