Читаем Бесконечная шутка полностью

147. Праздничность здесь главным образом связана с тем, что он и Герхард Штитт слишком поздно вернулись с организации небольших презентаций ЭТА в различных теннисных клубах, чтобы им успели доложить о расползшейся куче-мале на Эсхатоне и серьезных травмах Господа, Ингерсолла и Пенна, о чем и тренер Барри Лоуч, и проректор Рик Дункель доложили Аврил, а Штитту доложат либо Нванги, либо Делинт – смотря кто первым наберется духу, – а честь сообщить Тэвису по обычаю досталась Аврил, которая – поскольку Тэвис и так уже лишился внушительного количества сна, эмоционально и риторически настраиваясь на грядущее прибытие мнимой журналистки «Момента» «Елены» Стипли, которую его убедил пустить на территорию аргумент Аврил, что редакция «Момента» обещает, что субъектом профилирования и неизбежной шумихи станут только выпускники ЭТА (Аврил умолчала, что практически уверена, что речь идет об одном Орине), и что мягкий пиар в разумных количествах для ЭТА как учебного заведения точно не повредит в отношении сбора средств и энтузиазма абитуриентов, – которая почти наверняка подождет и расскажет Тэвису (у которого слишком праздничное настроение, чтобы заметить зловещее отсутствие на банкете трех-четырех учеников) утром, если бедняге вообще повезет сомкнуть хоть глаз (а еще это даст время Аврил продумать, как именно покатятся головы старшеклассников, ведь иначе, учитывая хаос и препятствующие игре до конца сезона травмы прямо на глазах ответственных Старших товарищей, нельзя, и как исключить из числа голов голову Хэла, которого – в отличие от, слава богу, Джона – опознали на месте происшествия с этим самым Пемулисом). Хэл по одному только эмоциональному гештальту столовой чувствует, что ни Штитт, ни Тэвис об эсхатоновом побоище не знают, но Маман считать практически невозможно, и Хэл не узнает, что ей известно о потасовке, пока не возьмет языка – то есть не оторвет Марио от Антона («Соплежуя») Дусетта и не получит брифинг по Маман напрямую от него, уже после фильма.

148. Трельч – в бейсбольной кепке с надписью «ИнтерЛейс Спорт», а Кит Фрир – в рогатом оперном шлеме викинга в ансамбле с кожаным жилетом, а Фрэн Анвин – в феске, а маленький лютый Джош Гопник – в белой шапочке с грязным следом колеса тележки поперек после дневной потасовки. Текс Уотсон – в коричневом стетсоне с очень высокой тульей, а крошечная Тина Эхт – в диковинном огромном клетчатом берете, который скрывает пол ее головы, близняшки Воут – в жутковатом котелке без изломов с двумя тульями и совмещенными полями, Стефан Вагенкнехт – в пластмассовом саллете, – это просто кто первый на глаза попался; головные уборы перечислять можно долго, тут целая топология шляп: и шапочка маляра с названием покрасочной компании Кэрол Сподек, и папаха Бернадетт Лонгли, перекрывающая вид на людей позади нее. Дункан ван Слак – в треуголке с пряжкой. Стоит, пожалуй, отметить и микрофильтрационную маску от «Фукоама» Аврил; все равно так рано она не ужинает. Орто Стайс – в скуфейке, а Крейсер Миллисента Кент – в нуарной федоре набекрень, а Шпала Пол Шоу, далеко позади, – в шлеме конкистадора и с эскудо в руках, а Мэри Эстер Тод – в простом обрывке картона с надписью «Шляпа». Впечатляющий медвежий кивер Идриса Арсланяна не опрокидывается только благодаря подбородному ремешку.

149. (Т. е. вокалисты в шелковых костюмах по-прежнему щелкали пальцами и говорили своей аудитории в казино, какая она прекрасная публика, и но когда дело доходило до собственно песни, губы вокалистов двигались, а ничего бархатоголосого не доносилось, звука не было – в знак забастовки, – зрелище тем более ужасное, чем профессиональней Фрэнки и Тони двигали губами под полную тишину, – и прекрасная публика казино, задетая за живое, – неясно почему, но болезненно, – отреагировала с близкими к психотическим чувствами лишения и заброшенности, сплотилась в банды, едва не разбирала рестораны по кирпичику, переворачивала круглые столики, швыряла в стены бесплатные коктейли, в основном состоявшие изо льда, – короче говоря, денежная публика вела себя, как неблагополучные или пропорционально избалованные дети.)

150. Рубеж тысячелетий выдался для США особенно тяжелым из-за отходов, в плане озона, свалок и небрежных сливов диоксинов, и еще на это время выпала та стадия дейтерий-тритиевого цикла кольцевого синтеза, когда в разы преобладает производство-высокорентгеновых-отходов, чем использованиеотходов-для-ядерного-процесса, – отходы-которого-являются-топливом-дляпервой-фазы-цикла-реакций.

151. Употребленный на самом деле термин: «депрессовый».

152. Непроглядная качалка в поздний час – место скорее не для фамилий, а для потупленных глаз.

153. Иногда надо рубить сплеча, как, например, велеть кому-нибудь дать жениху по зубам, что и так наверняка тянет сделать еще с тех пор, как он однажды в шутку предложил заклеить пластырем комариные укусы на груди.

154. = антиконфлюэнциальная «Клетка III – Бесплатный цирк», см. примечание 24 выше.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги