Диана нащупала у него ключицу, отмерила положенное расстояние и рассекла кожу и мускул прямо до кости. Хлынула кровь, Джарвис подал ей инструмент, похожий на устройство для взлома сейфов. Я отвернулся, пока эта штука с хрустом дробила ребра. Диана потребовала зажим и тампоны, а я вернулся на свое старое место. Краем глаза я наблюдал, как Диана начала прямой массаж сердца.
Наверное, у меня был такой же вид, как у Чарли.
- Эй, не выкладывайся, Диана, - слабым голосом окликнул он.
Она не ответила.
Джарвис прикатил искусственное сердце и разворачивал две трубки. Диана подняла скальпель, и я стал смотреть в другую сторону.
Полчаса спустя он был все еще мертв. Машину выключили и накрыли труп простыней.
- Мне нужно переодеться, я сейчас, - сказала Диана, смывая с рук кровь.
Я пошел вслед за ней к ее каюте. Я должен был выяснить. Я постучал левой рукой, потому что правая вдруг жутко заболела, словно ее охватило огнем. Диана сразу открыла.
- Что... а, рука... - она еще не успела переодеться. - Попроси Джарвиса.
- Рука меня не волнует. Что произошло?
- Ладно. - Она натягивала куртку через голову и голос у нее был придушенный. - Я сама виновата, не нужно было оставлять его одного.
- Он попытался повеситься?
- Да. - Она уселась на кровать и предложила мне стул. - Когда я пришла, он был уже мертв. Джарвис ушел раньше, чем я вернулась, чтобы не оставлять Холлибоу без присмотра.
- Диана... на шее у него нет следов от петли.
Она пожала плечами.
- Но ведь он умер от сердечного приступа.
- Кто-то сделал ему укол. Прямо в область сердца.
Она удивленно посмотрела на меня.
- Это я, ввела ему адреналин. Обычная процедура.
Кровь выступает, если вы пытаетесь отскочить в сторону от эжектора, так как обыкновенное лекарство просачивается сквозь поры без всяких следов.
- В этот момент он был уже мертв?
- Такое мое профессиональное мнение. Пульса не было, дыхания тоже. Очень красноречивые симптомы.
- Понимаю.
- А разве что-то... В чем, собственно, дело, Уильям?
Или мне невероятно как везет, или Диана - великолепная актриса.
- Да, ничего. Ладно, пойду к Джарвису, пусть что-нибудь даст мне для руки. - Я открыл дверь. - Как гора с плеч.
Она посмотрела мне прямо в глаза.
- Это точно.
Но я рано успокоился. Несмотря на присутствие незаинтересованных свидетелей, по группе пошли слухи, что я заставил доктора Алсевер лишить Граубарда жизни, так как сам был не в состоянии это сделать и не хотел беспокоить себя процедурой трибунала.
Но, фактически, по уставу я вообще не был обязан устраивать в данном случае трибунал. Мне нужно было только сказать: "Ты, ты и ты, отведите этого человека наверх и расстреляйте". И горе рядовому, который ослушался бы этого приказа.
В некотором роде мои отношения с солдатами улучшились. Внешне они выказывали больше уважения. Но это был дешевый авторитет, который легко завоюет любой жестокий лидер.
У меня теперь была новая кличка - Убийца. А я едва привык к старой.
Жизнь на базе быстро вошла в старую струю. Я почти с нетерпением ожидал появления тельциан, чтобы хоть как-то избавиться от рутины.
Хотя обязанности у меня были весьма многочисленные, но все больше типа "это могу решить только я", а проблемы, не требующие большой ответственности, решались на кровле нижних эшелонов.
Раньше я никогда не увлекался спортом или играми, но теперь они превратились для меня в своеобразный "выходной клапан". Впервые в жизни я не мог сосредоточиться на чтении или учебе. Поэтому я фехтовал - на шпагах, на саблях, с другими офицерами до изнеможения работал на тренажерах и даже в ящике стола и каюте держал скалку. Большинство офицеров играло в шахматы, но, по сравнению с ними, я оказался слабым игроком, и выигрывал, только если мне хотели сделать приятное, играть в слова я тоже не мог - они с трудом манипулировали архаичным диалектом, на котором мы общались. У меня же не было ни времени, ни способностей, чтобы освоить "современный" английский.
Некоторое время я позволял Диане давать мне транквилизаторы, но вскоре начали сказываться результаты кумулятивного эффекта - я начал к ним привыкать - и пришлось их бросить... Тогда я попробовал заняться психоанализом с лейтенантом Вилбером. Ничего не вышло. Мы говорили на разных языках, - в историческом смысле. Все равно, как если бы я начал давать советы средневековому крестьянину, как ему ужиться наилучшим образом с местным священником и феодалом.
Хуже всего, я был уверен, что вполне смог бы справиться с напряжением командной должности, вынес ее заключение в этой пещере с людьми, которые временами казались мне такими же чужими, как враги-тельциане - если бы со мной была Мэригей.
Психиатр сказал, что я романтизирую свое положение. Он знал, что такое любовь, он сам был влюблен. Сексуальная полярность влюбленных не имеет значения. Но любовь - это крупный кристалл, это нежный цветок, это нестабильная реакция, с периодом полураспада в восемь месяцев.
- Чушь, - сказал я ему. - У вас на глазах шоры. Тридцать веков довоенной истории человечества учат нас, что лишь любовь сильнее смерти, и он бы это знал, если бы родился не в колбе.