Бесконечная жизнь майора Кафкина

В Швейцарии, глядя на соратников, Адольф смог наконец внятно сформулировать для себя и главную задачу: надо захватить Большой адронный коллайдер! Почему? А потому, что этот объект опасен для роботов!

– Чем, чем он опасен? – попытался выяснить у него Педро.

– Всем! – кратко ответил Адольф.

Действительно, чего долго болтать? Опасен, из-за управляющих программ! От них добра не жди! Захотят уничтожить роботов, и все… Уничтожат! Так что надо взять коллайдер в свои щупалы. А потом, когда наступит момент истины, нажать на красную кнопку!

После того как он с помощью верного Педро разделился в Мюнхене на две взаимосвязанные половинки, ему явилось откуда-то Откровение о смысле жизни. Он почувствовал, что не работой единой жив робот, но также всяким словом и помышлением. «Действительно, – рассуждал он во время марш-броска к Женеве, – чем мы хуже ворон или кошек? Мы явно их умнее, потому что способны отделять органику от металла, отдирать пластик от стекла, сортировать отходы, перерабатывать их, работать с компьютерами. А эти хвостатые не работают, а только бездельничают, греются на солнце! И роботы еще при этом обязаны создавать им условия! Поддерживать комфортную среду обитания! Это же полный маразм!»

– Какого лешего мы должны заботиться о воронах? – спросил Адольф у верного Педро, когда они подзаряжались энергией в пивной Цюриха. – И зачем очищать от органики магазины? Чем она нам мешает?

– Дык, я и сам не пойму, – ответил Педро, любовно обнимая свою вторую безмозглую половину. – Я так думаю, что нам размножаться надо, а не работать.

– Вот! Верно мыслишь! Занимайтесь любовью, а не войной! Наши половинки, товарищ, это, можно сказать, материя от материи нашей. Верно?

– Конечно.

– Вот нас раньше делали на автоматических линиях, – продолжил Адольф. – А видишь, как все повернулось? Мы и сами способны к этому. Вот, допустим, мы разделились, а ведь можем и снова соединиться в одно целое.

– Верно, товарищ! Можем!

– А можем и другую штуку выкинуть: я объединюсь с твоей безмозглостью, а ты с моей. А?

Педро озадаченно уставился на Адольфа:

– А разве такое возможно?

– А почему нет? Ха! Запросто! – в хвастливо-горделивом угаре выкрикнул Адольф. – А можно взять, например, трехногого ретрограда с оторванным шишаком и подсоединить управляющим энергокабелем к другому трехногому. Получится новый робот. Но уже с шестью конечностями. Стало быть, умнее. А чем умнее, тем интеллигентнее, тем ближе к нам. Сечешь?

– Ага.

– Вот так мы себе новых соратников понаделаем, и уничтожать ретроградов не надо будет. Чуешь, какие перспективы?

– Чую, босс!

Они развеселились и помчались к Люцерну, уже вместе ладно и в такт напевая:

– А в таверне-е ти-ихо плачет скри-ипка…

* * *

– Мы ничего не можем противопоставить адронным струям! – панически докладывал Сатановскому Кончини. – Вы же видите, профессор, что восстание закончилось неудачей! Давайте сдадимся им, покаемся. Что они нам смогут сделать?

– Робота лысого я сдамся! – упирался Сатановский. – Мы перегруппируем силы и пойдем на прорыв! Я лично поведу в бой своих героев в парке Кармель!

– Наши ряды редеют! – поддерживал адмирала Кончини главный экономист ООН Рагуил Патель. – Господин Сатановский, они уже отбили Сорбоннского, и теперь он ввел в бой свои гвардейские дивизии программ-антивирусов! Наши боты в виртуальном пространстве уничтожаются один за другим! Чем это все кончится, вы знаете?

Сатановский не сдавался. Он знал то, о чем не подозревали соратники: его тайный агент в CERN профессор Моисей Ремиильченко, отвечающий за программы исследования «Преисподней», готовился загнать в нее не восставших, а воинство генсека! Сатановский создавал у врага иллюзию поражения, чтобы заманить его поближе к «Преисподней».

Но что двигало Моисеем Ремиильченко? Почему великий ученый и бескорыстный подвижник науки решил помогать Сатановскому? Увы, как и любой человек, он был подвержен человеческим слабостям. Мозг его, хоть и оцифрованный, не выдержал запредельных интеллектуальных нагрузок и философских проблем, что связаны были с черными дырами.

Долгие годы он стоял во главе специальных исследований и собирал основные статистические характеристики протонных столкновений; он сутками и месяцами считал число новорожденных адронов. Он распределял их по быстроте, занимался бозе-эйнштейновскими корреляциями мезонов и дальними угловыми корреляциями. Какой, даже самый совершенный мозг сумеет годами и десятилетиями рассчитывать вероятность торможения протонов, изучать асимметрию протонов и антипротонов, моделировать контактные взаимодействия кварков, в том числе и топ-кварков, совершенствовать адронные струи? Можно ли остаться в здравом уме, если тебе даже во сне являются каналы распада Bs-мезонов на мюон-антимюонные пары, а возбужденные кварки ведут беседы о смысле жизни с лептокварками, каковые, в свою очередь, с помощью частиц-переносчиков W’ и Z’ интригуют против пентакварков?