Бесконечные дни

Я ничего не знаю о том, что творится на воле, – меня засунули подальше, как тюк табака в сушильне. Так что, когда приходит главный день, у меня громадный камень с души падает при виде майора Нила, сидящего в зале, куда меня притащили судить. Там большой длинный блестящий стол и за ним несколько офицеров сидят веселые, и майор Нил треплется с каким-то капитаном. Оказалось, что это председатель военного трибунала. А я, надо полагать, некий капрал Макналти, рота B, Второй кавалерийский полк. Ну то есть они говорят, что это я. Я решил, что сейчас не стоит им рассказывать про Томасину. Мне зачитывают обвинение, и должен заметить, что тут офицеры поджимают ноги под себя, а до того они у них были выставлены вперед. Бумаги шуршат, как сухие листья, и надо сказать, кое-что в комнате съеживается. Наверно, это я. Дезертирство. Они рассказывают, что́, по их мнению, я сделал, а потом спрашивают, как я себя признаю – виновным или невиновным. Я говорю, что невиновен. Майор Нил выступает в мою защиту и рассказывает про то, как устроил мне временную службу, когда я благородно пришел на помощь в деле спасения его дочери. Что-то в этом роде. Тут он упоминает собственный арест и произносит имя капитана Соуэлла этаким жестким голосом, и в зале начинается странное шевеление. Словно каплю чернил уронили в стакан воды. Майор говорит, что ничего не знает про капитана Соуэлла, за исключением того, что он умер. И с большой натугой пытается вернуть на рельсы огромный тяжелый поезд, говоря, что именно из-за всего, что с ним, майором, случилось, он не успел подписать бумаги по демобилизации капрала Макналти. Он говорит, что капрал Макналти ценой большой опасности для себя помог ему в час тяжкой нужды, дорогой ценой заплатив задаток надежды против его, майора, тогдашнего отчаяния. Тут я вижу, какая плохая у майора стала кожа. Она красная, как клешни краба. Похоже, не потому, что он чего-то стыдится, а потому, что нездоров. Тут председатель суда спрашивает, нет ли другого свидетеля, который мог бы еще что-нибудь показать по делу, и майор говорит, что не знает. И тут майор опять ведет нить не туда и сердито говорит, что этот самый капитан Соуэлл обвинил его вместе с другим свидетелем в чрезмерной жестокости в ходе кампании против сиу, которые забрали и убили дорогую жену майора и одну из его дочерей, а вторую дочь, по имени Ангел, взяли в заложницы. Когда он это говорит, лицо у него багровеет, так что это не только из-за болезни.

Капитан Секстон – я наконец расслышал его имя – теперь так же завелся, как и майор, и ему совсем не нравится повышенный тон майора, вот ничуточки. Я приехал отсюда из самого Бостона, чтобы помочь своему капралу и высказаться в его защиту. Подсудимый здесь не я. Я такого и не утверждал, говорит председатель. А однако, черт побери, прозвучало это именно так, говорит майор. И как треснет кулаком по столу. Бумаги и стаканы аж подскочили. Кто был вторым свидетелем против вас, спрашивает председатель суда. Какой-то немчишка по фамилии Сарджон, отвечает майор. О, я его знаю, говорит капитан, это ведь Генри Сарджон? Да, говорит майор. Генри Сарджон – лейтенант разведчиков в форте Ливенворт, как же, говорит капитан. Вызову-ка я его. И Секстон приостанавливает рассмотрение моего дела до тех пор, когда можно будет вызвать Сарджона. Господи милостивый.